Книга подготовлена авторами коллектива издательства "Полиграфсервис и Т"(в составе М. и В. Котляровых, Ж.Шогенова). Нальчик 2004г.
Издана при финансовой поддержке семьи и друзей К. Х. Бабаева

КУАНЧ
Вспоминая Куанча Хамидовича Бабаева

…До боли короткой, быстротечной, но удивительно насыщенной, емкой, спрессованной событиями оказалась жизнь Куанча Хамидовича Бабаева (1963–2003), чье имя в Кабардино-Балкарии, да и за ее пределами, было широко известно. Талантливый спортсмен, входивший в сборную команду СССР, троекратный чемпион города Ленинграда (где он служил в армии и учился в вузе), призер международных турниров, в девяностые годы прошлого века он нашел свое призвание в бизнесе, зарекомендовав себя умелым, талантливым, предприимчивым предпринимателем, организатором собственного высокодоходного производства.
Но любовь народа, уважение тысяч людей Куанч завоевал другим – защитой интересов людей, душевной щедростью, желанием помочь нуждающимся, способствовать раскрытию юных дарований, творческих личностей. Его имя, ставшее в республике воистину нарицательным, было синонимом меценатства, отзывчивости, реальной помощи. К Куанчу шли с бедами и болями, проблемами и надеждами; и не было среди просящих разочарованных. Не случайно скорбная весть о его трагической гибели собрала для прощания многие тысячи людей. И позвали их в Белую Речку не столько обычаи, как душа. И боль, объединившая собравшихся людей, была пронзительной, режущей, недоумевающей, незатихающей…
Эта книга, в которую вошли воспоминания друзей, товарищей, близких людей, поэтические строчки, посвященные герою, – дань уважения светлой памяти Куанча Бабаева, который не дожил до сорока лет…

Феномен Куанча

Психологический климат последних десятилетий для нас складывался в процессе разрушения устойчивых стереотипов социалистического прошлого и формирования рыночного будущего. Настоящее, повседневное явилось плацдармом, где царили вседозволенность, произвол, низкий уровень духовности. Декларируемое прежде равенство оказалось блефом, ибо в ходе реформ подавляющее большинство народа пополнило слои неимущих граждан, вынужденных выживать и никому не верить, всех подозревать, а имущим – завидовать.
Казалось, что Божий завет о деятельной и творческой любви людей к друг другу навсегда забыт, что нравственность даже отдельных людей, не говоря уже о больших социальных слоях, настолько пропитана эгоизмом, что нет в ней места гуманизму, заботе о дальнем, состраданию к больным и слабым. Общество разрывали социальные, этнические катаклизмы, сама почва уходила из-под ног.
Однако жизнь текла своим чередом. И в том времени также были и герои, и праведники, и святые, как всегда. Просто на поверхности нашего внимания оказались не они и не их дела, а девятый вал может и не случайных, но все-таки нечистых, принижающих и оскорбляющих душу эмоций, захваченность материальными интересами и себялюбием. Что вполне объяснимо, когда рушится привычный мир понятий и вещей.
Появление в данной ситуации такой личности как Куанч Бабаев не могло не вызвать толкований прямо противоположных, фантастических домыслов. После внезапно-раннего ухода из жизни он остался фигурой значимой и востребованной, т. к. достоянием гласности стали многие его поступки, суждения и добрые дела.
По совокупности, этих последних хватило бы на несколько общественных фондов или организаций, а этическая оценка их по шкале народной памяти стремится к высшей ступени. А ведь он не занимал высоких постов в структурах власти, не был писателем или знаменитым врачом. Он был спортсменом, бизнесменом и другом. И в каждой из этих ипостасей добился незабываемых результатов, к которым шел путем упорных тренировок, методом исправления ошибок и преодоления разочарований. Как почти всякий, кто сделал себя сам и не зазнался от чувства собственной значимости. Наоборот, как умный человек он понимал, что надо и окружение свое поднимать до собственного уровня, чтобы было с кем идти дальше, решать более сложные задачи. Щедрость его помощи просящим поражает, как и адресаты этих вложений. От больного ребенка до постановки спектакля в национальном театре, от спонсорства юных спортсменов до подарка (автомобиль) популярному балкарскому певцу. Кругозор его видения мира не был зашорен какими-то узкими рамками, наоборот, все, что он делал и в чем участвовал, свидетельствует о понимании им всемирности происходящих процессов. Он мыслил динамично, поэтому мог отличить реакционное от прогрессивного, отбрасывающее назад и стремящееся вперед. Не только в спорте и бизнесе, но, как оказалось, и в тончайшей сфере межнациональных отношений. Его присутствие в республике в 90-е годы, когда именно этот фактор был дестабилизирующей силой, также помогло сохранить устойчивость нашего общего корабля.
Такой реальный авторитет, которым обладал Куанч Бабаев, не мог не остаться в памяти людей, которые его знали. И этот же авторитет становится побуждающей силой примера для тех, кто идет на смену. Никто не отрицал, что Куанч был сильным, мужественным. Не только ближние, не только друзья, но и обращавшиеся к нему за содействием отмечали в нем сердечную теплоту и отзывчивость. С его уходом из жизни эта самая человечность, т. е. сердечная теплота и отзывчивость, не исчезли, они продолжают согревать души тех, кто его знал и кто о нем слышал. А такое бывает не очень часто.
Создавая эту книгу, мы надеялись, что смелость и стойкость в жизненной борьбе, которые отличали нашего героя, сочетавшиеся в нем с человечностью, вниманием ко всем, кто догадывался обратиться к нему за помощью, добавят светлых красок в мироощущение каждого, кто с ней, книгой, ознакомится.
Предоставим же слово тем, кто близко, долгие годы знал, общался, дружил с Куанчем…

На устах и в памяти…

Рассказывает Махти Улаков, доктор филологических наук, профессор, заместитель председателя президиума КБНЦ РАН:

Когда в доме Бабаевых родился мальчик, его назвали Къууанч, что значит «радость, счастье» и Забида, мать, напевая колыбельные песни своему любимцу, мечтала о том, что сын, когда станет большим, проявит лучшие качества мужчины-горца.
Незаурядный мальчик, он отличался от других детей необыкновенной отзывчивостью. Главным его желанием было – быть полезным ближним. Къууанч стремился оправдать свое имя, стараясь угодить близким, друзьям, принести как можно больше радости им и их семьям. Это качество его характера получило особое развитие особенно в девяностые годы прошлого века, столь трудные для общества и кризисные для государства. Резкий упадок материального и морального состояния народа серьезно волновал Къууанча Бабаева – героя своего времени. Он не стремился получать благодарность от кого-либо, но как бы осуществляя мечту матери, старался быть полезным обществу и окружающим его людям. И надо сказать, делал это весьма успешно. Из всех желаний матери он не смог выполнить только одно – долго жить.
Что было главным в Къууанче, что снискало любовь и уважение к нему столь большого числа людей, независимо от национальности, веры, возраста, общественного положения? Что помогло добиться того, чего зачастую не удается даже тем, кто наделен большой властью, имеет огромные богатства? Ответ прост: сама личность этого человека. У Къууанча было от Бога нечто особенное, колдовское, что привязывало к нему любого человека, даже мимолетно сталкивающегося с ним. Это было то, что народ называет емким слово «огъурлу» – обаяние, внимательность к собеседнику, особый дар слушателя: понимать не только слова, но и душу рассказчика, высокая этикетность. О таких ребятах говорят: «Мудр не по годам».
Некоторые соплеменники, помня о юношеской озорливости Бабаева, очень взыскательно оценивали период его возмужания. Тем более показательно, что большинство из них сейчас воспитывает своих детей и внуков, ставя Къууанча в пример, приводя его поступки и действия как образцы, канон завтрашнего дня.
В одной из балкарских колыбельных песен есть строка с пожеланиями ребенку быть любимым своим народом, быть образцом для грядущих поколений, стать человеком, о котором будут слагать песни, стихи, имя которого будет на устах народа.....
Имя его – у нас на устах, облик его – в нашей памяти…
Парящим орлом его душа облетает родные края, тенью крыла прикрывая своих дорогих и любимых.

Деятельное сопереживание

Рассказывает Басир Шибзухов, артист кабардинского театра имени Али Шогенцукова:

Его звезда не долго горела на небосклоне. Вспыхнула, набрала силу, погасла... Ему было всего 39 лет. Что он успел сделать за этот короткий срок? Его биография на одной страничке. Родился, учился, служил в армии, занимался спортом, предпринимательством... Но за каждой строкой – годы, спрессованные событиями. Если рассматривать эти события одно за другим, то вырисовывается образ человека талантливого, волевого, доброго, предприимчивого…
Родился Куанч Хамидович Бабаев в 1963 г. в Нальчике, в балкарской семье. Детство провел в селении Белая Речка. Еще мальчишкой увлекся борьбой. И уже через два года занятий стал мастером спорта СССР по дзюдо.
В Советской Армии, куда он был призван в 1983 году, продолжил занятия в Спортивном клубе армии в Ленинграде, выполнил нормативы мастера спорта по самбо и греко-римской борьбе, трижды становился чемпионом Ленинграда. Многие годы входил в сборную команду СССР по дзюдо, являлся призером страны в этом виде спорта, побеждал на международных турнирах.
Куанч Бабаев успешно закончил Ленинградский финансово-экономический институт им. Вознесенского, остался работать в городе на Неве. Это было время, когда страна вступала в рынок, предпринимательство делало первые самостоятельные шаги. Ступил на эту стезю и Куанч, начав заниматься бизнесом. И преуспел. Но в отличие от большинства нуворишей того времени в малиновых пиджаках и с массивными золотыми цепями, заработанные средства стал вкладывать не только в дальнейшее развитие дела, недвижимость, а отдавать людям, ставя своей целью содействовать обделенным, нуждающимся, социально незащищенным. Помогать людям стало главной жизненной целью Куанча. Можно привести десятки примеров реальной, конкретной, адресной заботы о больных, детях и стариках, о спортсменах, артистах, художниках, учителях… Но вряд ли стоит это делать, ведь и сам Бабаев подобные разговоры пресекал.
Истинные доброта и отзывчивость не могут не импонировать, и вполне объяснимо, что люди любили Куанча. Им восхищались близкие, его боготворили друзья, которых – настоящих, преданных – у него было множество. Среди них немало личностей, имен знаковых, широко известных в России.
Это и певец Валерий Меладзе, который, характеризуя их взаимоотношения, сказал так: «Люди, подобные Куанчу, – большая редкость в наше время. Он человек поступка, высокого достоинства, личность с твердым, целеустремленным характером. И при всем этом душа его остается открытой болям людей, он способен очень тонко чувствовать, сопереживать, причем сопереживать деятельно, активно; его сочувствие подкрепляется поступком, что тоже, к сожалению, нехарактерно для нашего времени. Ничего меркантильного в нашем общении нет, а есть только сама дружба, теплые человеческие отношения».
В 2004 году Валерий Меладзе приехал в Кабардино-Балкарию и первым делом побывал на могиле безвременно ушедшего Куанча. Единственный данный в Нальчике концерт обладатель высокого звания «Золотой голос России 2003 года» посвятил памяти своего друга, исполнил посвященную ему песню.
Среди друзей Бабаева и Михаил Мамиашвили – легендарная личность, многократный чемпион мира, призер Олимпийских игр. Прославленный борец приехал в Нальчик для проведения чемпионата России. Среди встречавших его было немало известных в республике людей, руководителей высокого ранга. Присутствующие обратили внимание на то, что гость кого-то высматривает в толпе, поинтересовались у самого спортсмена. И услышали, что в Нальчике живет его близкий друг – Куанч Бабаев, который, вероятно, не знает о приезде Мамиашвили.
А уже вечером Михаил радостно и уважительно представлял собравшимся Куанча Бабаева, говоря о нем как большом спортсмене, сделавшем немало во славу советского и российского спорта. Для многих подобная оценка стала большой неожиданностью, как и то, что Куанч входил в состав борцовской сборной страны, выступал на мировых чемпионатах, в частности, в Японии, добился заметных результатов. Ведь сам Бабаев не кичился своими достижениями в спорте, мало того, практически никогда не вспоминал об этом.
В последнее время Бабаев активно занимался развитием горнолыжного спорта и сноубординга, став президентом этих видов спорта в Кабардино-Балкарии. За неполные два года он сделал удивительно много для возрождения их былой славы. При его участии и поддержке впервые за последние 25 лет был проведен чемпионат России по горнолыжному спорту, собравший немало участников. Под пристальными заботой и вниманием Куанча находились ребятишки, будущие спортсмены-горнолыжники, над которыми он взял своеобразное шефство, решая вопросы финансирования поездок на соревнования, приобретения дорогостоящего оборудования…
Куанч гордился своим народом, родом Бабаевых. Помогал, старался почаще собирать всех вместе, сам оставаясь при этом в стороне. Вспоминается телевизионная встреча 2002 года, организатором и спонсором которой был Куанч. Его слова, обращенные к телезрителям, с пожеланиями благоденствия, спокойствия и здоровья, его уверенность, что вместе нам многое по силам, что впереди немало доброго и светлого…
Всего год с небольшим отвела ему судьба после этих слов. Остались невоплощенными большие планы Куанча по развитию горнолыжного спорта в Кабардино-Балкарии, привлечения в Приэльбрусье инвесторов, строительства мечети в родном селении Белая Речка… Но они обязательно воплотятся в реальность – общими усилиями получит достойную огранку белоснежная жемчужина нашего прекрасного края; в скором времени заботами друзей и товарищей будет закончено строительство духовного храма. И верится, что душа Куанча – мятущаяся, отзывчивая, светлая – войдет под его величественные своды. И возрадуется…

И это все о нем…

Рассказывает Заур Геккиев, председатель Комитета Парламента КБР:

Накануне роковых, возможно, событий для судеб единой Кабардино-Балкарии, в час ночи мне позвонил Георгий Маштаевич Черкесов и сказал, что ему срочно нужен Куанч. А Бабаев в это время находился в Германии. Георгий Маштаевич был тверд: «Как хочешь, но завтра он нужен здесь». Я объяснил: «Не в Москве же он, за границей».
Короче говоря, мне удалось найти Куанча, помочь ему связаться с Георгием Маштаевичем. Вскоре Куанч перезвонил и сообщил, что сейчас же вылетает в Москву или в Санкт-Петербург – куда удастся, а оттуда как-нибудь доберется до Нальчика. Если бы он тогда не успел, то кто знает, что могло произойти. На следующий день молодежь собралась, чтобы сказать политикам: она протии раздела республики. Мало кто знает, но тогда три дня могли разрушить все, что создавалось веками. Куанчу удалось сделать то, что не под силу многим политикам. Молодежь прислушалась к его доводам, доверилась его авторитету и мудрости.
Когда В. М. Коков приехал на похороны Куанча, он подошел не только к старикам, но зашел и к матери, обнял ее, выразив соболезнование и сказал о ее сыне: «Мощный был человек». Он ценил вклад Куанча в сохранение мира и стабильности, уважал его как личность.
Мы с Куанчем двоюродные братья. Его отец и моя мама – брат и сестра. В Алма-Ате, в депортации, Хамид заготавливал дрова, а моя мама вязала различные вещи – так они зарабатывали на жизнь. Бабушка наша лежала прикованная к постели, а сестру свою они похоронили на чужбине – она заболела, простудившись в товарняке, еще в марте 1944 года, а в ночь на 9 мая умерла. У всех был праздник, а у наших родителей горе, похороны. Их осталось трое – Султан, Хамид, моя мама. Младшие решили, что Султан обязательно должен получить хорошее образование. Стола у них не было, кипятком обдавали угол комнаты, где жили, а мама кусочком стекла очищала место, где пекла лепешки. Мама не торговала вещами, а занималась бартером, как это называется сегодня. Она выменивала их на муку и что-либо съестное, делала лепешки братьям. Хамид продавал дрова, так вот они и выросли. Султан получил высшее образование в Средней Азии, в правоохранительных органах он начал работать еще там, что было редчайшим случаем среди спецпереселенцев.
С Куанчем мы выросли практически вместе. Когда нас спрашивали, родные ли мы братья, то не знали что сказать, потому что язык не поворачивался назваться двоюродными, так мы были близки. Он был на два года младше меня, родился 7 ноября 1963 года. Когда он появился на свет, наша бабушка сказала: «Раз он родился в праздничный день, пусть и имя его будет радостным». А Куанч и означает радость.
Я родился в Лашкуте, но в подготовительный класс пошел в Белой Речке. С этого момента наши жизни шли рядом. Куанч с детства был очень активен. Он охотно таскал воду с речки, дрова из леса. Уже тогда не припомнится случая, чтобы не уважил просьбу старого человека. Он был жестким, если чувствовал несправедливость, но мягким, если нужно было кому-то помочь. Это у него с раннего детства, в крови. Время его не испортило. Куанч, став состоятельным человеком, не изменил доброжелательного отношения ни к близким, ни к окружающим. Был не способен оскорбить кого-то. Все, кто сталкивался с ним, всегда отзываются о нем как о хорошем человеке.
Он не потерял дружеских отношений с одноклассниками, со спортсменами. Иногда я сам себе задавал вопрос, как можно иметь такой обширный круг людей, за которых он беспокоился. А у Куанча это получалось естественно и даже как будто легко. Он ничего не делал просто из приличия. Если, скажем, приезжал на похороны, то всегда оставался до самого конца: дождь ли, мороз ли, был с родными умершего до тех пор, пока не заканчивался весь скорбный ритуал. Никогда не нарушал возрастной субординации, даже в наших с ним отношениях ни разу не сел выше меня за столом, никогда не уехал в Белую Речку не подвезя домой сначала меня. Всегда ездил на хорошей машине, но не было случая, чтобы в своем селе не подвез пожилого человека, куда тому надо. А мог бы и спрятаться за тонированными стеклами, но он действительно уважал старших и старался это уважение реализовать в своих действиях.
Куанч был очень щедрым человеком. Когда он умер, среди тех, кто долго сидел в его дворе, оказался старый кабардинец. Он рассказал, что обратился к Куанчу с просьбой помочь ему, инвалиду, в приобретении автомобиля «Ока». Тот выслушал, расспросил о его жизни и вскоре помог купить «Жигули». Этот старик приезжал в Белую Речку четыре или пять дней подряд. Но даже никто из близких к Куанчу людей не знал, что он совершил такой благородный поступок.
Недавно один парень подошел к старшему внуку моего отца и рассказал, как однажды попросил у Куанча взаймы деньги для поездки на соревнования. Тот вытащил все, что было у него в кармане, сказал, что возвращать их не надо, только чтобы не проиграл там, куда собирается ехать. Таких моментов было множество. Он помогал всем, кто просил, независимо от национальности. Мне очень дорого, что он действительно был интернационалистом. При этом оставался балкарцем. Очень любил свой народ, но уважал другие.
Он был жесток к негодяям, непорядочным людям. Проявлял себя сторонником жестких решений, если таких надо было поставить на место. То, которое они заслуживали, а не то, на котором они себя воображали. Он никогда не ставил многоточия в таких случаях; ставил твердую точку.
Почему его так любят? Говорю именно так, в настоящем времени. Если он делал доброе дело, то никогда не ждал в ответ благодарности. Куанч был на редкость хорошим психологом, глубоко разбирался в людях. Было ощущение, что он прочитывал в душах людей то, что они пытались скрыть. И если он говорил, что такой-то человек может подвести, то так это и случалось. А ведь у него не было специального психологического образования; просто на вранье, неискренность, фальшь имелось особое врожденное чутье. Он не строил никаких преград в общении с собой, но там, где нужна была дистанция, держал ее неукоснительно. Куанч успевал бывать везде, и ради имиджа республики готов был тратить свое время, свои средства, свои силы. Этого никто не сможет отрицать.
На майские праздники я ездил в Украину, побывал на госплемзаводе, где директорм уже много лет работает мой брат. Там оказались люди, которые были нашими гостями несколько лет назад. Их возили в Приэльбрусье, Безенги, другие места. Так эти люди подняли тост за Куанча как за живого, настолько он им запомнился по той поездке. Так он мог искренне и от души оказать внимание всем, кто попадал в сферу его общения.
Неудивительно, что его обожали родственники. Он умел делать приятное, и не ждал для этого особенных поводов. Один из депутатов поселкового совета Белой Речки, бывший тракторист, рассказывал мне, как Куанч любил запрыгивать в его трактор, когда был ребенком: «А потом он возил меня на своей машине, говоря, как благодарен, что я тогда уделил ему внимание».
В общем, не проходит ни одного дня, чтобы о нем не вспомнили. Его имя до сих пор на устах людей. Тем трагичнее произошедшее… Мы – Курман Соттаев, Куанч и я – должны были вылететь в Москву, чтобы провести переговоры с банкиром об инвестициях в Приэльбрусье и встретиться с представителями Тайваня на предмет открытия в республике участка по сборке сотовых телефонов. За день до этого Куанч заехал ко мне на работу, мы выпили по чашке кофе (он любил растворимый), и он пригласил меня в Черекское ущелье, чтобы вручить награду хорошему тренеру. Это мероприятие неоднократно откладывалось и было просто неудобно снова его отменять. Тогда Куанч предложил, чтобы мы с Курманом вылетели пораньше, а он – как только освободиться. Мы прилетели в Москву, повстречались с тайванцами, побывали в Совете федерации, вернулись в гостиницу «Москва». В четыре утра мне позвонил по сотовому Хаким Биттиев и говорит: «Срочно догоняй, я уже в Герпегеже. Наш парень (между собой мы Куанча звали «парень») попал в аварию. Голос у него дрожал, и он бросил трубку, будучи уверен, что я в республике, а не за ее пределами. Что делать? Звонить домой и пугать близких не решился. К восьми утра все выяснилось, пять-шесть человек, работающих в Москве, решили лететь с нами первым рейсом. Но была еще одна тяжелая проблема: в Москве, на лечении, находилась Тамара, старшая сестра Куанча. Как мы могли сообщить ей, что брата ее больше нет. В общем, решили разделиться, чтобы она ни о чем не догадалась до приезда в Белую Речку: Курман, я и Тамара полетели до Беслана, остальные – в Нальчик. Там нас встретили мои друзья, но как мы не конспирировались, по дороге Тамара узнала правду. Об ее реакции страшно рассказывать – она во многом отказывала себе, пока младшие братья не выросли и не стали на ноги. Потеряла почти что сына…
…Если бы он с нами улетел в тот день или если бы я поехал с ним на Голубые озера, может быть, всего этого не случилось. Он редко садился в чужую машину, в этот раз сел – с уважением относился к Зейтуну Согаеву.
Мне тяжело, не скрою, бывать в доме Бабаевых– дети его напоминают, а у младшего сына даже говор похож. После этого несколько дней не могу отойти от горестных эмоций, ведь Куанч был для меня не просто братом, а частью меня…

Что бы правда упреждала зло

Рассказывает Арсен Бабаев, директор ООО «Умелец»:

Куанч — мой двоюродный брат. Но он близок мне не только по степени родства, по крови, но и но сердцу, своему духовному миру, образу. Его присутствие в моей жизни было столь значимым, знаковым, весомым, что сейчас, когда Куанча не стало, многие краски мира, восприятия действительности померкли, посерели. И радость, даже если она на мгновение заглядывает ко мне, уже не ощущается столь полнокровно и однозначно, в ней присутствует какая-то ущербность. Как можно радоваться добрым событиям, достигнутому тобой или близкими, если Куанча больше нет рядом с нами...
Уже в детстве в Куанче проявилось то качество, которое станет определяющим в его характере, — стремление быть первым, вести за собой. Он прирожденный лидер, и лидерство это было всеохватным, многообразным: мальчишеский вожак среди сверстников, первый в спортивных баталиях и поединках, ведущий в создании и организации бизнеса...
Можно твердо сказать, что с рождения Куанч стал главной фигурой в семье, ее незримым центром, вокруг которого все происходило и вертелось. Это прекрасно понимал его отец Хамид, человек без особого образования (да и когда его было получать, если юность пришлась на годы депортации?!), но крепкий природным умом, житейской хваткой, уважаемый людьми за доброе и участливое отношение к ним. О разумности Хамида говорит один маленький эпизод. Во время свадебного застолья, где присутствовали сразу три генерала, один из гостей предложил достаточно необычную загадку, поставившую их в тупик. Не смогли ее разгадать и другие присутствующие. А ответил только Хамид, причем подкрепил правильность вывода достаточно остроумными логическими построениями.
Отец гордился успехами Куанча — на спортивном поприще, армейскими, в бизнесе. Когда он рассказывал о его новых достижениях, в его голосе звучала неподдельная гордость — ведь сын пошел дальше, чем он, добился большего, чем кто-либо из Бабаевых.
Когда Куанч находился в Ленинграде, мы виделись реже. Но я знал, что дела его идут в гору, и достаточно успешно. Более подробно о своих планах он рассказал после похорон его отца, на которые приехал. В тот вечер мы с ним долго сидели вместе. Я увидел, как масштабно, перспективно, заглядывая далеко вперед, мыслит брат, как он владеет ситуацией, какой обширный багаж знаний имеет. Совпало так, что в это время мне предложили поучаствовать в бизнесе, связанном с получением товара, составной частью которого являлся один из редкоземельных металлов. Куанч, услышав, о чем идет речь, однозначно посоветовал не связываться с этим делом, аргументировано, со знанием дела обосновав свою позицию.
Ориентировался он мгновенно. Причем никогда эти свои природные качества не отшлифовывал, не рафинировал, они изначально присутствовали в нем. Думаю, в этом одна из составляющих успешности его бизнеса.
Другая, не менее важная, — в целостности его характера, превалировали в котором правдивость, честность, справедливость, благородство. За его словами «Надо всегда поступать так, чтобы правда упреждала зло» — естественность поступков, при которой выгода как таковая отступала на задний план, совершенно не принимаясь во внимание.
Вот такой эпизод из середины девяностых годов ушедшего века. Мой хороший знакомый Юрий, бывший спортсмен, до недавнего времени проживавший в Нальчике, поехал в Санкт-Петербург проведать своего сына, который там занимался малым бизнесом. Приехал очень расстроенный, так как узнал, что некий «деятель» требует от сына сообщить, когда его шеф с деньгами поедет за приобретением новой партии товара. При этом в угрожающей форме установил определенный срок, который подходил к концу. Понимая сложность ситуации, я позвонил Куанчу, он практически сразу подъехал. Выслушав Юрия, тут же, прямо из машины, по телефону связался с кем-то из друзей в городе на Неве. Когда разговор закончился, Юрий не мог поверить, что ситуация так моментально нормализовалась. Он успокоился только вечером, когда позвонил его сын и сказал, что у него все нормально.
Нам, близким родственникам Куанча, было неприятно, когда его имя связывали с криминальными разборками. Когда он вернулся из Санкт-Петербурга, его здесь, мягко говоря, встретили не очень тепло. Тут же в одной из газет появилась статья, автор которой внес свою лепту в легализацию подобных слухов, распространяемых определенными лицами, греющими руки на том, что плохо лежит. Куанч им мог помешать (что, кстати, и произошло), он здесь им был не нужен. Но он пришел таким, какой был, и стал утверждать те принципы, которые исповедовал всегда, — порядочность во всем, упреждение зла, твердость слова. Причем действовал не как ортодокс, не шел напролом, если надо, прибегал к компромиссам, поступал как умный менеджер, гибкий политик, умудренный судья. Любой конфликт, а их было немало, причем в большинстве присутствовал такой пороховой заряд, как национальная составляющая, он решал справедливо, без личной заинтересованности. Он был третейским судьей в лучшем смысле этого слова. Его бизнес не был основан на чужой боли, беде. Ни одна копейка из тех денег, что он заработал, не была окрашена чужим несчастьем.
У балкарцев есть пословица, смысл которой примерно таков: «Плохого человека встретишь, подол себе отрежь, но уйди». Так и Куанч относился к криминальному бизнесу, безжалостно вычеркивая таких людей из круга своего общения. Они не раз предлагали ему сверхвыгодное партнерство, но брат своими принципами не торговал.
Он не был в восторге от той миссии, которая выпала на его долю, последнее время уставал от просителей, ходоков, но и по-другому поступать не мог. Ему хронически недоставало времени. Он очень переживал, что его не хватает на другие дела, семью, жену, детей.
От всех своих товарищей он требовал одного — уважения к людям, справедливого решения. Эта справедливость — в большом и малом, в отношении к близким и дальним — порой зашкаливала в нем, вызывала, случалось, недоумение, но иначе он не мог поступать. Как-то раз мы с ним сели играть в нарды, договорившись, что проигравший должен был отжаться от пола 20 раз. Я, не раздумывая, согласился — спортсмен из меня не ахти какой, но играю неплохо, проигрыша, был уверен, смогу избежать. Тем не менее проиграл.
Куанч смотрит на меня, ждет, когда начну отжиматься. Делать нечего. Пересилил себя, но отжался. Обозленный, предложил сыграть еще раз. И вновь проиграл, а сил отжиматься уже нет. Думал, брат не будет настаивать на выполнении условия игры, а он был тверд. Я стал его упрекать в жесткости, отсутствии родственных чувств. А он мне отвечает: «Разницы нет, кому ты проиграл. Ты не мне проиграл, а вообще проиграл. А раз так, то обещанное нужно выполнять». Потом целую неделю я ощущал боль в мышцах. Но понял одно — ни о каких поблажках, даже родственникам, не может идти речь, если ты дал слово.
Случалось, что желанием Куанча быть полезным людям злоупотребляли. Как-то из Кёнделена приехала супружеская пара. Мужчина и женщина, рыдая, рассказали ему душещипательную историю о том, что у них сгорел дом, что они остались на улице с детьми, богатых родственников нет, на администрацию особо надеяться нечего, одна надежда на него. Бабаев спросил, на что им нужны деньги. Просители ответили, что они хотят приобрести хоть какое-нибудь жилье. Брат поднялся в дом, вынес деньги (поверьте, это была очень значительная сумма) и отдал, даже не поинтересовавшись фамилиями погорельцев. Прошло около полугода. Куанча пригласили в Кёнделен на какой-то спортивный праздник. Сидя в президиуме, рядом с главой администрации, Бабаев поинтересовался, как дела у его просителей, чей дом сгорел. Глава администрации не понял, о ком идет речь, при этом уточнил, что за последний год пожара в селении не было. Брат не продолжил разговор, не стал он, естественно, и искать обманщиков. Но обида осталась, он поделился ею со мной. Правда, этот нечестный поступок никак не отразился на дальнейшей его благотворительности, двери его дома по-прежнему оставались открыты буквально для всех...
Он был неформальным лидером, и такой в ближайшие сто лет вряд ли появится. Поверьте, я отдаю отчет в том, что говорю. В нем была очень большая, прямо-таки неистовая энергетика, которая влияла на всех, с кем он общался. Внимательный к старшим и почитавший их безмерно; корректный с младшими, не трамбовавший их своим авторитетом; никогда не лебезивший, естественный, такой же, как всегда, с людьми из высокопоставленных кругов, многие из которых его ценили и уважали; подлинный интернационалист, для которого человеческое было куда важнее национально-приземленного, он, без сомнения, не мог оставаться вне политики, потому что само отношение людей к нему, кабардинцев и русских в том числе, заставило бы его войти в политическую элиту. Это однозначно. Еще в девяностых годах, когда его пытались перетащить на деструктивную сторону, он сделал свой выбор. И сделав, ни разу от него не отступил. Все эти годы он являлся своего рода буфером между официальными властями и людьми, которые представляли деструктивную сторону. Он держал эти силы в узде, причем делал это хорошо и грамотно, убежденный чувством своей правоты. Для этих людей нужны были не только аргументы, по и нечто большее. Вот это нечто большее и присутствовало в Куанче, отрезвляя не в меру горячие головы.
Незадолго до смерти он спрашивал моего совета по поводу того, стоит ли ему баллотироваться в Думу. Я одобрил это решение. Как, уверен, одобрили и поддержали многие, любившие, ценившие, уважавшие Куанча Бабаева — очень простого и в то же время очень непростого человека. Который должен был прийти и который пришел. Он был нужен времени. Был нужен всем нам. И Бог послал его нам. Он был благом для всего балкарского народа. Эта потеря невосполнима, никто не знает, когда появится еще такой человек. Боль утраты не стихает, но и ощущение, что он остался с нами, живет и будет жить.

Настоящий горец

Рассказывает Георгий Черкесов, в 1991-1996 годах председатель Правительства КБР:

Куанча Бабаева я знал с его юношеских лет. Активный был человек, исключительно грамотный, обаятельный, очень воспитанный. Никогда мне не довелось услышать от него даже грубого слова. Разные о нем ходили слухи, но все это было, я ничуть не сомневаюсь, от элементарной зависти. Он был хорошим экономистом, у него были производственные мощности в Санкт-Петербурге, где он долгое время жил, в Нальчике, Харькове; в последние годы он вышел на уровень Германии. Он жил за счет этого бизнеса и был при этом большим патриотом своего народа и своей республики в целом. Помню, как для постановки нового спектакля в балкарском театре он дал 10 тысяч долларов, такую же сумму выделил ансамблю «Балкария». На одном из концертов нашего знаменитого певца Алима Газаева Куанч вышел на стену и протянул ему ключи от автомашины «Нива». Алим и сейчас ездит на ней.
В начале 90-х годов были тяжелые моменты в общественно-политической ситуации, когда решалось самое главное для нас: быть или не быть Кабардино-Балкарии единой. Куанч тогда занял бескомпромиссную позицию, о чем мало кто знает. Так руководством Национального совета балкарского народа был назначен день сбора нашей молодежи в Тырныаузе, где планировалось объявить о провозглашении Республики Балкария со столицей в этом горняцком городе. Я встретился с Куанчем, объяснил ему, чем это грозит нашему народу. Он внимательно выслушал меня, сказал, что я могу не беспокоиться: он сделает так, чтобы молодежь осталась дома и не поддержала сепаратистов. Так и произошло, из чего мы можем сделать вывод, что он пользовался безграничным авторитетом в молодежной среде.
Многим он помогал учиться не только в центральных вузах России, но и посылал, например, в Турцию, обеспечивая прожиточный минимум, приличную одежду. При этом отнюдь не афишировал свое меценатство, в основе которого лежали искренность, душевность. Я не могу примириться с мыслью, что он так рано и так трагически ушел от нас. Он мог сделать еще много доброго народам республики. К нему приходили самые разные люди, просили о помощи, а он никогда не отказывал. И всегда делал это с теплом, участием, помогал бескорыстно, глубоко проникая в проблемы. В Джилысу я как-то встретил бригадира чабанов Ахматова, при разговоре невольно обратил внимание, что рот его блестит зубами из благородного металла. Ахматов рассказал, что Куанч, приехав в урочище на отдых, заметил, что он потерял почти все зубы. Наутро посадил чабана в машину, привез в Нальчик, определил к стоматологам, поселил в гостиницу. За все заплатил сам, а через неделю Ахматов вернулся на кош с новыми зубами. Разве такое забудется? После смерти Куанча к его другу пришел кабардинский спортсмен и принес 800 долларов. Оказывается, как-то они встретились с Куанчем, разговорились, и парень посетовал: вот, предстоят важные соревнования, а денег на дорогу нет. Тогда Куанч вытащил все деньги, которые были в кармане, т. е. 800 долларов, и отдал их спортсмену. Да еще извинился, что у него больше нет. Правда, с улыбкой сказал при этом: езжай, но возвращайся с победой. Никто бы никогда не узнал об этой истории, если бы тот кабардинский паренек сам не рассказал о ней, пытаясь вернуть деньги другу Куанча. На что тот (а был это Заур Геккиев) ответил очень достойно: «Не я тебе их давал, и не мне их забирать. Выиграл ты, выполнив просьбу Куанча – это тебе награда от него».
Повторюсь: очень был добросердечным, щедрой души человеком. Он помогал проводить газ в селениях, участвовал в строительстве мечетей (помимо той, что возводится только на его деньги в самой Белой Речке). Содействовал разрешению проблем людей, даже если они его об этом не просили.
Таким он живет в моей памяти – красивая личность, настоящий горец. Лично мне, возглавлявшему в те годы правительство республики, он немало помог, был для меня соратником, близким по духу. Об этом в деталях был осведомлен В. М. Коков, который был благодарен Куанчу за помощь в борьбе за единство КБР.
Мы часто с ним вместе охотились. Он был превосходный ходок, в горах чувствовал себя естественно, уверенно и без особой нужды не рисковал. Мог пойти на тура, на любого зверя. А после охоты вел себя, как подобает, по всем национальным обычаям. Уважительно к старшим, никогда не кичился своим богатством и положением в обществе. Держался как младший, сам рубил дрова, разводил костер, готовил еду, как будто всегда этим занимался. И я ни разу не видел, чтобы в моем присутствии он прикоснулся к спиртному. Между тем он имел ресторан в Долинске, на реконструкцию которого вместе с компаньоном истратил весьма большие деньги. Я пожурил его, сказав, что нерентабельное это дело – поздно открывающийся и рано закрывающийся ресторан. Но он в очередной раз меня удивил, объяснив, как жалко ему было видеть разрушающееся красивое здание, одно из старейших на курорте. Действительно, сейчас ресторан Куанча украшает подъезд к долинскому «пятачку». Не ради прибыли, не ради денег он им занимался, а ради души, по зову сердца. А душа его была на редкость красивой, порядочной…

Ростки человечности

Рассказывает Борис Бтчаев, родственник:

Вот уже скоро два года, как Куанча нет с нами, а боль утраты не утихла, не стала приглушенней. И не только у родственников, тех, кто был знаком с Бабаевым, но и у сотен, тысяч людей, даже не знавших его лично. И этому есть объяснение. Ведь Куанчу за какой-то десяток лет удалось то, о чем мечтают, к чему стремятся всю жизнь и чего так и не достигают многие общественные деятели, — стать не просто лидером, а, не побоюсь этого определения, — национальным героем, пользующимся непререкаемым авторитетом, чье слово значимо и весомо, о ком слагают стихи и песни.
В основе того, что этот простой балкарский паренек стал тем, кем он стал, — удивительная атмосфера тепла, любви и добра, царившая в дружной многодетной семье Хамида и Забиды, воля, твердость его дяди С. К. Бабаева, который был для Куанча примером для подражания. И конечно, заложенные в него самим Аллахом душевная щедрость и теплота, ответственность и отзывчивость, бескорыстие и мудрость, собранность и уравновешенность.
Я тесно общался с Куанчем в последние десять лет его жизни, после того, как моя дочь Светлана связала свою судьбу с его братом Хусеем. Буквально заворожили мудрость, такт, которые он проявил в дни свадьбы, его скромность и дальновидность — все то, что моя старая мать Аминат — а ей уже 95 лет, — оценивая личность нового родственника, вложила в слово «бай-хамбар» — пророк. Не раз я становился свидетелем удивительной щедрости Куанча — щедрости не показной, рекламной, а скромной, скажем так — уважительной, идущей из глубин сердца, исходящей из внутренней потребности.
А еще ему присуща была одна редчайшая черта — заботиться обо всех, с кем он общался. Он помнил дни рождения не только взрослых, но и детей, одаривая их не столько подарками, как лаской, теплотой, заботой, участием. Для моих внуков — Ислама и Муслима он был не просто дядей, а человеком, на которого они хотели походить во всем. Он научил их, еще малышей, кататься на горных лыжах, он не жалел времени на их воспитание, заронив в детские души ростки истинной человечности. Он был их кумиром и остался им навсегда. Нет Куанча, а имя его — человека, находящегося где-то совсем рядом, — произносится мальчишками в ряду тех, кто окружает их.
Не есть ли все это высшая оценка прожитой Куанчем жизни?!
Теперь нам суждено жить с неутихающей болью в душе но Куанчу и грустной радостью за его детей. Дай, Аллах, здоровья, силы, выдержки и терпенья маме Куанча, Забиде, на чью долю выпало самое страшное, какое может быть, испытание.
Пусть Лейла порадуется счастью своих детей — Ибрагима, Султана, Мадины, в чьих сердцах будут всегда жить лучезарный образ отца и добрая, светлая память о нем.

Талант быть другом

Рассказывает Владимир Гугов, начальник жилищного департамента г. Нальчика:

Познакомились мы в начале 90-х годов прошлого века, когда Куанч влился в городское общество. Буквально сразу стал заметным его авторитет. Время было такое интересное, что многие молодые вернулись в республику.
Куанч – человек порядочный и справедливый, если в двух словах характеризовать его отличие от других. В массовом беспределе, который воцарился на какой-то момент в те годы, он был редкой фигурой, у которой доминировали эти редко совмещающиеся принципы. Он рассматривал все тогдашние явления именно через призму данных понятий, а не через личный интерес.
Мне кажется, Куанч обладал теми качествами и достоинствами, которые всегда высоко ценились на Кавказе. Был щедрым, смелым и наделенным даром речи, что в старину горцы называли «сладкий язык». Был готов оказать помощь любому, кто к нему обращался. Его отличали отзывчивость и внимание к чужим проблемам. Он был человеком популярным, его любили и уважали, в нем не ощущалось национальной замкнутости. На него всегда имелся, что называется, спрос. С ним можно было говорить обо всем, без опаски. Он был в том времени настолько редким, что его трудно с кем-то сравнивать. Тогда встречалось много претендующих на лидерство среди поколения 90-х, но время выбрало его. Его образ остался в памяти людей несколько романтизированным, будоражащим воображение молодежи. На него хотели бы походить и сегодня – неформальный авторитет его личности несомненен.
Слово Куанча имело большой вес не только в молодежной среде – с ним считались все и везде. Тогда актуальной и острой была национальная проблематика – на его мнение ориентировались, к нему прислушивались, за ним шли, хотя он и не занимал каких-то мест в структурах власти. Просто все видели его активность, его умение брать на себя ответственность и решать вопросы. Именно потому, что он хотел, мог и брал, он оказался нужен в это время большому количеству людей, в том числе и тем, кто не принимал на себя бремя решения.
Самое главное качество его, как мне кажется, фактически – божий дар – талант быть другом, что редко кому дано. Он был другим многим. А его истинных друзей, думаю, можно по пальцам пересчитать. В этом нет парадокса, это лишь реальность жизни. Главное – он сам умел дружить.
Молодой, красивый, здоровый – и вдруг такая нелепая смерть. Лично я воспринял эту весть как поразительную, странную, ничем не оправданную несправедливость. Утром я пришел на работу, мне позвонили и сообщили об этом несчастье. Конечно, был поражен, мы были близко знакомы, общались в совершенно разных ситуациях, и я очень его ценил. Таких как я в его окружении имелось много – нас не связывали меркантильные интересы, а только сила морального авторитета. Он был бескорыстен. Каждый, кто общался с Куанчем, понимал, что тому от него ничего не нужно, кроме той самой роскоши жизни, что называется человеческим общением.
Я был свидетелем его разумности, которая в нем была высоко развита, не по его молодым в общем-то годам. Касалось ли это бурных предвыборных баталий, или сохранения межнационального согласия, что было камнем преткновения в начале 90-х – он везде проявил себя граждански зрелым и мужественным человеком. На бытовом уровне о нем ходили разные слухи, что тоже нормально. У Куанча было имя, вес, авторитет, и именно он приводил самые различные вещи в общественной жизни в правильное положение, поэтому к нему многие относились очень ревностно.
Сегодня образ его окружен ореолом таинственности и легендарности. Сегодня имя Куанча в числе национальных героев. Это действительно личность, которым традиционно посвящались песни. Он останется в исторической памяти народа, уже сегодня о нем поют песни и аудитория встает при их исполнении, во всяком случае, карачаевской песни о Куанче. Это очень редкое явление сегодня, когда утеряны государственные рычаги сохранения памяти. А о Куанче память жива, и она растворена в народе. Это не может быть случайностью. В нем самом очень сильными были элементы чисто кавказского воспитания. Он всегда подчеркнуто уважительно относился к старшим, знал четко свои обязанности младшего по возрасту. Как-то однажды в разговоре он признался, что никогда не позволил себе обогнать меня на скоростной машине, зная, что я обычно еду медленно. И не позволил никому из тех, кто сидел за рулем его машины. Я был удивлен, как он сумел трансформировать в современной жизни старое кавказское установление, что неприлично обгонять старшего.
Его популярность не равняется какому-то временному всплеску, она устойчива и положительно комплиментарна.

Его оценит время

Рассказывает Асхат Зумакулов, проректор КБГСХА:

Куанч состоялся как политическая фигура. Хотя он не был публичным политиком, но решал проблемы именно политически. Потому что в нем было очень заметным чувство сопричастности своему народу без ущемления интересов других народов. Это очень редкое качество, присущее только тонким людям. Он глубоко и точно анализировал сложившуюся в республике ситуацию, ведь он вернулся сюда уже состоявшейся личностью, с огромным авторитетом, который заработал не здесь в каких-то сомнительных разборках. Он приехал чистым и эту чистоту сумел сберечь.
Вопросы, выходящие за рамки публичности, он решал. И решал очень умело. А ведь существовало много кризисных, незаметных широкой массе народа моментов, на грани перерастания коллизий в конфликты. Он сумел снять напряжение именно на стадии коллизии, не допуская конфликтов.
Важнейшее качество (он, может быть, не задумывался, что использует при этом свой авторитет, но это было так) – его авторитет был реальностью. Авторитет не сверху данный, а приобретенный, выработанный. Как Куанч это делал? Ведь нигде он публично не обозначался, но снимал проблемы очень разумно. Проблема звучала громко с трибун, обозначенная нашими государственными деятелями, нашими политиками. А он их снимал, снимал, конечно, не сам, а благодаря многочисленным связям и контактам. Когда станет возможным объективный анализ событий 90-х годов, тогда выяснится, что Куанч был реальным политиком того времени.
Он был многогранной, тонкой, гармоничной и одаренной личностью, высоких душевных свойств которой хватило бы на несколько человек. Не боюсь этих громких слов, ибо уверен, что место Куанча оценит время. И он останется в нем, в народной памяти.

Сын своего народа

Рассказывает Суфьян Беппаев, генерал-лейтенант, председатель Республиканского общества «Алан»:

Я познакомился с Куанчем Бабаевым в начале 90-х годов прошлого века – в период, когда волею судьбы и обстоятельств оказался в водовороте бурных перестроечных событий. Демократические общественные движения были вовлечены в обсуждение проблем суверенизации, определения, как им на тот момент представлялось, судьбы своих народов-этносов. Как известно, в то время федеральный центр, по существу, был занят собственными проблемами (прежде всего делением власти между элитами) и положению дел на местах практически не уделял внимания. А в субъектах, особенно в национальных республиках, эмоции, доходя до кипения, могли обострить обстановку до крайности. Любые, даже самые правильные и здоровые идеи – равноправие народов, составляющих республику, сохранение паритета, разумного представительства – не воспринимались спокойно, а вызывали бурные дебаты.
Вполне объяснимо, что стали появляться люди как с одной, так и с другой стороны, настроенные радикально и допускающие любые варианты решения, в том числе и с помощью силы.
Мне, советскому генералу, прошедшему, будучи заместителем командующего Закавказским военным округом, практически все «горячие точки», видевшему, к чему приводят противостояние и столкновения на национальной почве, приходилось прилагать максимум усилий для того, чтобы удержать под контролем ситуацию, искать и находить разумные компромиссные решения, при этом ни в коем случае не за счет ущемления интересов народа.
И скажу, ничуть не преувеличивая: в реализации этих задач мы находили помощь и поддержку в лице Куанча Бабаева. Его почитала и уважала молодежь, причем не только балкарская. Слово его было весомо и значимо.
Мне он запомнился как решительный, волевой, умеющий принимать в самых сложных ситуациях правильное, взвешенное решение. Он был человеком горячо и преданно любящим свой народ, готовым отстаивать его интересы. При этом Куанч оставался последовательным сторонником дружбы и братства между людьми всех национальностей, населяющих республику. Он был и останется для всех нас истинным сыном балкарского народа, который мало прожил, но оставил о себе хорошую память.

Творящий поступки

Рассказывает Владимир Вороков, председатель Фонда культуры республики:

С Куанчем Хамидовичем мы не были приятелями – разница в возрасте все-таки достаточно велика, но отношения связывали нас самые добрые и теплые. Импонировали его отзывчивость, внимание. За его словами: «Чем я могу быть вам полезен, Владимир Халидович?» – ощущалось активное желание помочь, а не пустая словесная шелуха, столь привычная, к сожалению, ныне для большинства так называемых деловых людей. И однажды я действительно воспользовался его предложением. Мой хороший приятель – большой балкарский художник Якуб Аккизов серьезно заболел, требовалась операция, причем операция серьезная, и, что немаловажно, дорогостоящая. Мы с председателем Союза художников республики Виктором Абаевым начали искать деньги. В наше время дело это невероятно сложное – сочувствуют все, обещают многие, дают – единицы. Вот тогда я и вспомнил о словах Бабаева. Встретился с ним, объяснил ситуацию, сказал, что если найти 5–6 отзывчивых людей, Якуба можно спасти.
Куанч Хамидович, как всегда, был немногословен, спросил лишь, о какой сумме идет речь, а услышав, сказал: «Не надо никого просить. Я принесу эти деньги». На следующий день он пришел в Союз художников в мастерскую Якуба Аккизова. Вот как рассказывает об этом Сиара Аккизова: «До этого момента мы Куанча лично не знали, только слышали о нем. И вот входит подтянутый, стройный молодой человек, представляется и, протягивая конверт с деньгами, говорит Якубу: «Вы дороги нам, вы нужны балкарскому народу, а поэтому обязательно надо выздороветь. Я верю, мы еще порадуемся вместе».
Это был поступок настоящего человека.

Азарт жизнелюбия

Рассказывает Башир Атмуумаев, предприниматель:

Сам я из Кёнделена. В десять лет, когда в селении открылась спортивная школа, начал заниматься борьбой, потом перешел в боксерскую секцию, ездил на всесоюзные турниры, выигрывал соревнования в Мичуринске, Минеральных Водах, Краснодаре. После армии вернулся в Кёнделен, стал работать тренером, учить ребятишек. Но хотелось большего. В 1989 году решил обосноваться в Нальчике, где и произошла моя первая встреча с Куанчем. Сразу почувствовал, что передо мной человек очень доброжелательный, коммуникабельный, а самое главное — порядочный. Я рос без отца, рассчитывать особо было не на кого, а поэтому с детских лет ценил твердое мужское слово, надежное плечо друга, смелость поступка. Все то, что, на мой взгляд, и является составляющими частями истинной порядочности. Куанч был именно таким и поэтому не мог не импонировать. Общались, виделись, встречались. Базой этого общения были вовсе не деловые отношения, а чисто человеческие, дружеские, братские. А потом на них наложились и деловые отношения. Отношения, основанные на доверии, равноправии, ответственности за поручаемое. Учился у Куанча многому. Прежде всего его удивительному умению разбираться в людях. Он обладал каким-то особым, тонким, удивительным чутьем — практически сразу видел, кто перед ним, чего можно ожидать от будущего партнера по бизнесу. И даже принимая выгодное предложение, все равно старался, используя самые разные каналы, как можно больше узнать о партнерах, их надежности. Если узнавал, что за ними водятся непорядочные поступки, прерывал общение, какими бы потерями ни грозило такое решение.
Он многое мог простить: слабость, неуверенность, неумение. Но только не предательство, не двойную игру. В таких случаях был жестким и непреклонным — раз и навсегда исключал этих людей из круга своего общения. Он умел ценить, умел любить, умел отдавать, радуясь вместе с друзьями их обретениям. Поэтому он так много делал подарков — больших и маленьких, но всегда искренних. Щедрость его не знала границ. В 1996 году мы с ним были в Сочи. Приехали отдохнувшие, веселые, настроенные на дела. А через неделю мой «гранд-чероки» угнали. Куанч, видя, насколько я расстроен, подарил мне такую же машину, только новую. Я долго ездил на ней, потом купил другую. И ее угнали. Рассказал Куанчу. Тот успокаивает — не переживай, будет тебе новая. И действительно вскоре подарил новую.
Бизнес его тогда был на крутом подъеме. Кто другой, имея подобные заработки, скупал бы безостановочно государственную собственность, которую в те годы распродавали направо и налево, делал выгодные вложения. А Куанч щедро делился со всеми — помогал одаренным детям, заботился об обездоленных, опекал спортсменов. Одним словом, принимал непосредственное участие в судьбах людей. Можно с твердой уверенностью сказать — десятки людей обязаны Куанчу тем, что их биография сложилась, что они нашли себя. И то, что жизнь этих людей пошла по намеченному им пути, дорогого стоит.
Особая строка — его участие в судьбе Ахмата Доттуева. Мы с Ахматом односельчане, выросли вместе. Кстати, первым заняться профессиональным боксом ему предложил я — Доттуев тогда жил в подмосковном городе Электросталь, заканчивал учебу, жил в общежитии. Я поехал к нему, поинтересовался, чем он планирует заняться дальше. Услышал, что Ахмат собирается в родное селение, тренировать ребятишек. Мое предложение смутило его, он обещал подумать. А через месяц позвонил из Кёнделена, дал согласие. Куанч поддержал меня в решении судьбы Доттуева, взял на себя немалую часть затрат. А ведь предстояло платить достойную зарплату самому спортсмену, тренеру, врачу; снимать отдельную квартиру, организовать полноценное высококалорийное питание, оплачивать поездки на соревнования. Ахмат с лихвой оправдал наши надежды — стал чемпионом России, выиграл международные соревнования. Потом был знаковый боксерский поединок в Тырныаузе, так порадовавший всех наших земляков. Я встретил спортивную делегацию, в которой были судьи, тренеры, боксеры из Франции, Италии, Бельгии, в аэропорту Шереметьево, разместил в гостинице, утром отправил в Кабардино-Балкарию. И был горд, что мы смогли организовать столь престижный поединок. А уж победа в нем Ахмата увенчала наши усилия в полной мере.
Потом эти ребята не раз приезжали к нам в республику, удивлялись нашей чарующей, удивительной природе, стали нашими друзьями. Особым было их отношение к Куанчу — восторженное, скажу даже больше — пиететное. В основе его лежали и бабаевская щедрость, и настоящая удаль, молодецкий задор, безоглядная бесшабашность, азарт жизни. Куанч был действительно человеком на редкость азартным, и в азарте своем веселым, неунывающим.
Мне рассказывал наш младший друг Азнор Узденов, как, будучи в Джилы-су, Куанч с товарищем заблудился в горах. Беззвездная ночь, отвесные скалы, куда идти, неясно. Но Куанч ни на минуту не терял самообладания. Вышел к кошаре удивленных чабанов, попросил у них лошадей и довел свою группу в целости и сохранности до места стоянки. Кстати говоря, он очень любил лошадей, мог объездить любую, самую строптивую, но добивался своего добротой, лаской, а не жестокостью. Любил охоту, а животных жалел, не убивал. И это тоже достаточно ярко характеризует моего друга. Человека, уважающего не только людей, но и братьев наших меньших.
...В конце марта 2003 года мы собирались с Куанчем в Москву. Я заранее приехал в Нальчик, устроился на его даче. Искупался в бассейне и сильно простудился. Решил отлежаться в Тырныаузе. Уехал. Чувствовал себя настолько плохо, что даже разговаривать не мог, если вставал, то шел, держась за стенку. Не хотел, чтобы кто-то видел меня таким слабым, и отключил телефон, попросил не беспокоить. Так прошло три дня. И вдруг звонок в дверь — близкий друг сообщил, что с Куанчем беда. Нашел машину, приехал в Белую Речку. Там никого. Поехал в Кашхатау, увидел колонну машин и все понял. В тот момент на моих руках выскочили вот эти болячки. Выскочили за какой-то час, а убрать я их не могу уже больше года. Пятигорские врачи сказали, что это от нервного срыва, сильных переживаний, вызванных какой-то страшной вестью. Я-то знаю какой... Знаю, что то же самое произошло еще с одним человеком.
На моих руках следы этой потери, следы этой боли. До сих пор невозможно осознать, кого наша республика, мы все потеряли с уходом Куанча. На похоронах выступали люди из разных уголков России, стран СНГ. И слова, которые они говорили, были искренними, чистыми, высокими. Их произносили настоящие мужчины, не стеснявшиеся своих слез. Он жил рядом с нами, мы общались с ним, но так до конца и не осознали его величие, феномен его присутствия в нашей жизни.
...На выборах 2003 года в депутаты местного самоуправления, я решил выдвинуть свою кандидатуру. Многие мне говорили, зачем тебе это, лишних забот не хватало. Но я принял это решение не из желания идти во власть, а потому, что хотел быть полезен людям. А местное самоуправление дает для этого реальный шанс. Округ, по которому выдвинулся, двухмандатный, претендентов, и весьма достойных, по несколько человек на место. Кое-кто из доброжелателей предлагал проредить, так сказать, предвыборное поле. В ночь перед голосованием мне приснился удивительный сон. Мы с Куанчем и друзьями на яхте в море. Солнце сияет высоко в небе, горизонт безбрежен, вода чистая-чистая. Куанч, улыбаясь, что-то говорит мне. Я слышу его и не слышу, потому что непреодолимое желание толкает меня искупаться в этом ласковом, прозрачном море. Я взбираюсь на капитанский мостик, прыгаю в воду и... просыпаюсь. И так мне хорошо, так свежо и радостно...
Встретился я утром с ребятами из своей команды, рассказал им о сне, о том, что Куанч и там, в заоблачном далеко, думает, переживает, беспокоится о нас. И сказал: «Давайте никого не будем ущемлять, ни на кого не будем давить, пусть люди сами сделают свой выбор». И они сделали его, сделали, не сомневаюсь в этом, под влиянием и Куанча. Соразмеряя с поступками которого свои, я и стараюсь жить.

Масштаб личности

Рассказывает Давид Тсртеряи, предприниматель:

Борьба всегда была для меня притягательным видом. Сам я профессионально спортом не занимался, но постоянно следил за молодыми, перспективными ребятами, выходцами с Кавказа. Как-то в середине восьмидесятых мне сказали, что в Ленинграде появился парнишка, который неплохо борется, а его технику стоит особо отметить — она поистине виртуозна. Мне стало интересно, кто это такой, откуда взялся. Пришел на тренировку Куанча (а речь шла о нем), посмотрел; честно скажу, залюбовался, так он мне понравился. Познакомились. Продолжили знакомство вечером в ресторане. И начиная с этого момента стали практически неразлучны. Потому что с ним, в его окружении было хорошо. Ты чувствовал себя человеком защищенным, значимым.
Нас сближало буквально все. Круг общения, бизнес, общие дела, черты характера. Не было дня, чтобы мы не общались.
Куанч был человек удивительный, на редкость индивидуальный, ни с кем не сравнимый. Прежде всего, он мужчина. Мужчина с большой буквы. Не было у него отрицательных качеств. Это удивительно, но именно так. Есть люди, у которых есть что-то хорошее и что-то плохое. В нем я не видел ничего плохого. Абсолютно ничего. Не было алчности, не было случая, чтобы он хитрил, обманывал, выгадывал. Он старался и делал только хорошее для людей. А те, в свою очередь, тянулись к нему. О Куанче вы не услышите ни одного негативного слова. Даже его враги не говорили о нем плохо. Это много значит.
И вот что еще интересно. Все эти годы он оставался таким же, каким был. Деньги, появившиеся возможности не испортили его характер. Ничего его не изменило. Был у него рубль в кармане, он был таким. Был у него миллион — такой же. Это отмечают все — материальное не повлияло на душу Куанча. Думаю, что смыслом его жизни было помогать людям. И никогда ему это не было в тягость. Как и не было привычки сделать кому-то хорошее, а потом об этом говорить. Все, что он делал, бескорыстно, от сердца. Его кредо — помогать остальным.
Вы знаете, каким в девяностые годы было отношение к выходцам с Кавказа. И Куанч очень много сделал для того, чтобы с нами стали считаться в бизнесе. Залогом его авторитета явился масштаб личности, умение убеждать людей, вникать в глубину проблемы, действовать, опираясь не на силу, а на разум. А ведь о нем в эти годы распространяли немало слухов, пытались дискредитировать, но плохое не прилипало к нему, что, кстати, признал даже известный петербургский телекомментатор.
После отъезда Куанча в Нальчик мы стали реже общаться. Но всегда, когда он приезжал в Санкт-Петербург, останавливался у меня. Гибель его я воспринял как смерть родного брата. Для меня это было шоком. Я узнал об этом через два часа после трагедии. Позвонили, сказали. Я ответил, что этого не может быть.
Утром мы вылетели в Краснодар, так как Минераловодский аэропорт оказался закрыт. Из Краснодара добирались на машине, приехали вечером. Я сам на Кавказе вырос, знаю, сколько людей приходит на похороны уважаемого человека, но тут был поражен. Тысячи людей... Все понимали, что такого человека терять — это трагедия...
Трижды я был на месте его гибели — при прощании, на сорок дней, на годовщину. До этого не мог представить, как это Куанч не нашел выход. Ведь не было таких ситуаций, из которых бы он не выбирался. Но, увидев эту речную ловушку, понял: мой друг мог погибнуть только в таком месте, в таком природном капкане, из которого человеку невозможно выбраться.
Мне его очень не хватает. Не хватает дружеского общения, совета. Представьте состояние человека, который потерял руку. Он многое может, но каково ему... В моей жизни такого друга не было и, я знаю, уже не будет.

Он был надеждой...

Рассказывает Хиса Беккаев, предприниматель:

С Куанчем я познакомился давно, году в 1988-м или 1989-м. К тому времени я уже был человеком, который понимал жизнь и что в ней есть настоящего. Так вот, с первой моей встречи с Куанчем я понял, что он настоящий, хотя мы познакомились не в лучший момент. Тогда время было сложное, в жизни моей и многих других возникали непростые жизненные ситуации, связанные с реалиями постсоветской действительности. И единственным человеком, к которому мы могли прийти и поделиться своим, наболевшим, был Куанч. Он бескорыстно вникал в наши проблемы, переживал за каждого из нас. Мы видели, что эти проблемы он воспринимал, как свои. Это стало предпосылкой глубоких и долговременных отношений, общей жизни, если можно так сказать.
Практически каждый день мы созванивались, говорили о разном. Много общались по приятным поводам и не очень. Но всегда в его глазах я видел грусть, которая никак не была связана с личными обстоятельствами. На поверхность общественной жизни в России тогда вышел этнический фактор. Стало возможным обсуждать проблемы целых народов, в том числе и небольших, как наш, например. Он очень переживал за нищенскую инфраструктуру села, угасание некоторых национальных особенностей и ослабление позиций родного языка. И очень хотел, чтобы его народ жил по-другому. Он видел путь позитивных изменений, например, через призму развития зоны Приэльбрусья. Мы выезжали с ним на заграничные горнолыжные курорты, которые близки по своему ландшафту нашим местам. Мы видели своими глазами, как хорошо и комфортно живут там люди. Он все рассматривал, просчитывал, прикидывая, что можно взять у Европы, чтобы наш народ, развивая богатейшую природную базу Приэльбрусья, мог бы наконец выбраться из нищеты и грязи. К сожалению, не получилось. Не успел реализовать задуманное. Это огромная потеря, размеры которой растут вместе со временем, которое мы проживаем без него.
Его нет сегодня, и это ощущается во много раз острее, нежели когда он отсутствовал неделю или месяц. Лично я, случается, ловлю себя на мысли, что хочу обратиться за помощью к нему. Моральной, материальной, физической, иной. Но потом осознаешь, что идти-то не к кому. Куанча нет...
На свете нет людей, у кого не было бы отрицательных черт. Я анализировал личность Куанча, но так и не смог найти чего-то такого, что могло бы негативно его характеризовать. Например, он был азартным игроком, но всегда вовремя мог встать и сказать: «Все, поехали...». Не каждый на такое способен — нужна огромная воля.
Куанч в любом деле хотел быть первым и почти всегда этого добивался. И в шахматах, и в бильярде, и в лыжах. Лично я с детства катался на лыжах, а он начал взрослым человеком, в какой-то степени под моим влиянием. Он был упорен и стал кататься хорошо и красиво. Потом он даже стал президентом Федерации горнолыжного спорта, а до него на этом посту был я. Он не стремился к тому, чтобы делать карьеру чиновника, просто он умел видеть дальше, чем другие, и умел работать, как очень немногие люди. Превыше карьеры для Куанча всегда были люди, которые нуждались в его поддержке и помощи. Большего удовольствия, чем помогать окружающим, у него не было.
Наверно, поэтому общаться с ним было легко, и это общение всегда оказывалось конструктивным и приятным. Я до сих пор удивляюсь, как у него хватало сил на все это. Например, он появлялся дома часа в два-три ночи, а я приезжал, скажем, к восьми. Другой мог бы сказать: «Подожди, отосплюсь», но Куанч вставал, закуривал сигарету, и мы решали все.
В том роковом марте я был в Москве. Позвонил дядя и сказал, что произошла автоавария, погиб Куанч. Он был не один, там погиб и мой родственник. Я находился в таком шоке, что не понял всего, что говорил дядя. Слово «погиб» и имя «Куанч» заслонили собой все. Заплакали жена и мои дети, но я не мог до конца поверить, что все это произошло на самом деле. Уже в самолете думал, может, произошла какая-то ошибка, может, еще все благополучно разрешится. Увы, мы его на самом деле потеряли, и для меня это было равноценно потере родного человека. Полагаю, что так думали и чувствовали многие люди. Потому что Куанч был значимой личностью для всего народа. Если Кязим был душой Балкарии, а Кайсын — его музой, то Куанч — надеждой. Надеждой на перемену обстоятельств, на переход к более обеспеченной и достойной жизни. Если это не так, то почему весь народ плакал?!
Он всегда осознавал свою ответственность, ведь он знал, как ему верят люди, как к нему относятся. Я видел много раз, как к нему подходили бедные, как он терпеливо их выслушивал и разговаривал с ними на равных. Он отдавал им все, что было в карманах. Он не отталкивал людей, они отходили первыми, получив то, что просили. Иногда он не мог помочь сразу, тогда передвигал время, назначал какой-то иной срок. Не помню, чтобы он отказал в помощи даже чем-то несимпатичному ему просителю. Кстати, грубое слово могло сорваться у него только в очень близком кругу. Бесчеловечным я его не видел и не могу даже представить, что такое вообще могло быть.
Он очень любил горы. Был охвачен идеей создания горнолыжного комплекса. Мы часами обсуждали это, и он показывал удивительную глубину понимания данного вопроса. Такие тонкости выдавали в нем человека культуры, личность с врожденным чувством достоинства, словно он был наследником дворянского рода.
Нежная, отдельная тема — его отношение к родителям, детям. Не только своим. Для моих сыновей он был и остается кумиром — он общался с ними без заигрывания, на такой ноте естественности, что он и сейчас как бы живет в нашем доме. Он мог подарить им машину, какую покупал и я, но сделать это так красиво и запоминающее, что его подарок они предпочитали моему.
Я уверен, что это не мелочь. Куанч находил общий язык со всеми, с кем разговаривал. Он был большим человеком в нашем небольшом народе, который он любил и за судьбу которого столько переживал. Народ должен иметь то, на что имеет право, ради этого Куанч мог отдать все, что имел, и все, что еще сумел бы создать и заработать.

У него находили поддержку…

Рассказывает Хаджимурат Закураев, предприниматель:

Тяжело, очень тяжело говорить о нем в прошедшем времени. До сих пор не верится в случившееся, в то, что его уже нет.
Мы были и товарищами, и компаньонами. Его дружескую заботу я ощущал постоянно. Его твердость и настойчивость стали компасом на трудном пути предпринимательства. Его доброта и желание быть полезным людям заставляли каждого из нас соразмерять свои поступки.
Известие о его трагической гибели было столь острым, что, казалось, свет померк в моих глазах, а сердце остановилось. Знаю, что такие же чувства испытали сотни, тысячи людей…
Прости, Куанч, что мы не смогли спасти тебя. И если есть тот свет, пусть будет он добр к тебе…

Тот, кто знал нужное...

Рассказывает Салих Эфендиев, доктор философских наук:

Благородство и щедрость души в людях изначально закладываются Космосом, Природой, Богом. Но не каждый, наделенный этими дарами, проявляет благородство и щедрость, когда к нему обращаются за помощью. Ку-анч Бабаев к ним не относился. Он был предпринимателем из числа молодого поколения балкарцев. При этом выделялся разносторонним развитием и высоким интеллектом. Ему не были безразличны судьбы культуры и искусства своего народа. Он не только посещал спектакли и концерты, но и помогал материально театру, танцевальному ансамблю «Балкария», отдельным актерам и исполнителям.
Великий Эсхил некогда говорил: «Мудр — кто знает нужное». Куанч был молод, но мудрость, развитая в нем не по годам, подсказывала ему, насколько необходимо в переломные времена (а 90-е годы прошлого века были именно такими) поддерживать и поощрять, стимулировать развитие культуры, искусства, спорта. Если этого не делать, то не только небольшие народы, но и крупные нации обыкновенно отбрасываются временем на обочину истории, утрачивая самобытность и духовные ценности.
Я убежден, что книги — это великое творение человечества, самый могущественный наставник в истории культуры. Так было и так будет, сколько бы ни говорили о могуществе компьютерных технологий. Столь же вечны в памяти поколений будут и имена выдающихся гуманистов, а среди них нашего великого поэта Кайсына Кулиева. Я не вижу случайности в том, что именно Куанч Бабаев спонсировал выход в свет книги «Кайсын Шуваевич Кулиев. Воспоминания современников». Он обладал истинным благородством души и достаточно художественным вкусом, чтобы понимать значение творчества Кулиева не только для тех, кто имел счастье быть его современником, но и тех, кто еще не родился.
Щедрый дар Куанча Хамидовича Бабаева в увековечении памяти нашего гениального соплеменника навсегда останется в истории развития художественной культуры балкарского народа.

Подчинявший себе ситуацию

Рассказывает Фуад Эфендиев, ректор СКГИИ:

...Когдаa встал вопрос финансирования очередного (четвертого) тома нашей совместной (отца, матери и моей) работы о творчестве и жизни балкарского гения Кайсына Кулиева, решили обратиться за помощью к Куанчу.
Отец встретился с ним вечером, показал уже вышедшие тома, рассказал об идее издания, его воплощении, грядущих планах. Куанч внимательно выслушал, поинтересовался, какая первоначальная сумма нужна, во сколько обойдется весь многотомник, обещал содействие.
Отец ушел от него воодушевленный; дома восторженно рассказывал о впечатлении, произведенном на него этим еще очень и очень молодым, на момент разговора, человеком. Мама остудила отца, резюмировав: мол, обещали многие, исполняли слово — единицы; будет хорошо, если хоть часть затрат Куанч оплатит. Но никто и предполагать не мог, что уже утром от Бабаева придут люди и принесут всю необходимую сумму.
Благодаря отзывчивости, вниманию, доброте и меценатству Куанча книга о великом Кайсыне очень быстро пришла к читателю. Когда отец подарил нашему спонсору сигнальный экземпляр и добавил, что на оборотной стороне титула есть его фамилия, Бабаев смутился, сказал, что этого не надо было делать, так как он не любит афишировать такие поступки. Но видно было, что ему приятно такое присутствие в этой книге.
В последние годы, став ректором СКГИИ, я довольно часто общался с Куанчем. Его интересовало, есть ли талантливая молодежь, какая молодым людям нужна помощь. Это был не праздный интерес, а внутреннее желание, потребность поделиться с другими, быть полезным. Он помогал конкретным исполнителям, спонсировал поездки на конкурсы, фестивали. В 2002 году, когда в Ярославле проходил фестиваль театральных школ России, спонсировал поездку 9 человек. Был очень рад, что наша дипломная работа «Странный мир театра» заслужила добрые отклики, что наших детей заметили — одного мальчика пригласили в Красноярск, две девочки учатся в Санкт-Петербурге.
Коммуникабельный, общительный, сдержанный, интеллигентный — таким остался он в моей памяти. Я его глубоко уважал, верил в него, видел от него только доброе и хорошее. И если бы услышал от него: «Стань рядом», — стал бы, ни минуты не раздумывая.
Ниша Куанча в нашей сегодняшней действительности остается открытой. Без сомнения, целого ряда эксцессов последнего времени удалось бы избежать, будь он жив. И поэтому особенно остро осознаешь, как всем нам не хватает его авторитета, его слова, его личности.

Пообещав – решал…

Рассказывает Назир Ахматов, имам г. Нальчика:

Я знал его довольно хорошо. С ним мы встречались по поводу и без. И в любых ситуациях он подтверждал, что это является человеком высокого уровня, с большим весом в обществе. И при этом оставался прост; высокомерие, апломб совершенно не были присущи ему. Как и необязательность. Он был человеком слова и дела. Пообещав – решал, сказав – делал. Назначив встречу, он ни разу, какие бы обстоятельства ни выявлялись впоследствии, не отменял ее. Вот это редкое ныне качество человеческое мне очень нравилось.
Дай, Аллах, ему все лучшее, что мы просим для наших верующих на этом свете.

Не расплескав, не уронив…

Рассказывает Хаким Биттиев, заместитель председателя Госкомспорта КБР:

Мое знакомство с Куанчем состоялась в 1972 году, когда он перешел из Белореченской школы в восьмую школу г. Нальчика, где я учился во втором классе. С тех пор на протяжении более тридцати лет мы оставались близки. Учились в параллельных классах (он – в «а», я – в «б»), естественно, как и все мальчишки, стремились к лидерству. Сначала Куанч уступал старшим ребятам, когда мы дрались или боролись. Но он был так напорист, что очень скоро стал в мальчишеских делах первым. Занятия спортом, твердость характера явились залогом этого. Наши классы соперничали во всем, но, прежде всего, в соревнованиях по различным видам спорта. Заводилой большинства из них выступал Куанч. Стремление к лидерству, сконцентрированное на обеспечение общей цели, консолидировало и остальных ребят на достижение успехов в учебе и спорте.
Руководство нашего учебного заведения это заметило, и Куанч всегда оказывался в числе тех, кто отстаивал честь школы практически во всех состязаниях, будь то туристический слет, игра «Зарница» или футбольный поединок. Уже тогда в нем развилось чувство ответственности, он всегда говорил ребятам: «Мы должны выиграть!». Честь родной школы не была для него пустым звуком.
Помню, как буквально все наши школьные товарищи увлеклись популярным в те годы дзюдо, дружно записались в секцию, первое время активно занимались. Но когда оказалось, что этот вид спорта, как и любой другой, требует ежедневной кропотливой работы, тренировок, самоотречения, число «дзюдоистов» заметно уменьшилось. Остались самые сильные – волей, духом, телом. И среди них Куанч. Всего за два года он выполнил норматив кандидата в мастера спорта. В основе успеха – упорные тренировки, жесткость характера, стремление любой ценой достичь поставленной цели.
В армии он попал в спортивную роту. Конечно, там пригодились и полнее раскрылись те свойства его характера, что были нацелены на победу. Отсюда он уехал кандидатом в мастера спорта. Поехав на армейские соревнования, проходившие в городе Оренбурге, он их выиграл, выполнив норматив мастера спорта по самбо, уже имея такое звание по дзюдо.
Такое же стремление к новым высотам он проявил и в бизнесе, поэтому так многого достиг. Он не был эгоистом, добившись успеха сам, начал помогать всем, кто к нему обращался. Но каких бы высот ни достигал в жизни, на каком бы высоком уровне ни общался, оставался все тем же Куанчем – верным и добрым товарищем, в меру ершистым и задиристым пацаном, которого уважали, которому доверяли, которого любили. Друзья юности, одноклассники, члены спортивных команд – все, кто был рядом с Куанчем, подтвердят это. Многие наши сверстники дружбу с ним пронесли через десятилетия, пронесли, не расплескав, не уронив, не предав. Его доступность и коммуникабельность поражали. При всем при этом он сохранял какую-то особую скромность: не позволял при себе говорить о заслугах, достоинствах или своей роли в тех или иных политических событиях. Никогда, ни при каких обстоятельствах не использовал свое положение, свои возможности, связи для унижения достоинства кого-либо. Да, в азарте спора, дискуссии, выяснения отношений мог сказать и лишнее, но практически всегда, если подобное случалось, извинялся. Был убежден, что обижаться надо не на слова, а на поступки. А поступков подобных он не совершал. Но обман, подлость, предательство, нечестность не прощал. Таких людей очень быстро вычислял и исключал из круга своего общения, несмотря даже на возможную материальную выгоду.
Никогда не проявил себя рвачом, хапугой, тянущим одеяло только на себя. Жил красиво. Помнится, мы возвращались самолетом из командировки. Деньги давно закончились, поэтому все вели себя достаточно скромно. А он, узнав, что у одной из стюардесс какое-то торжественное событие, сделал ей шикарный подарок. Не жалел для других ничего, сполна осознав главное человеческое предназначение – что ты отдал, то твое.
Особенно присущая ему не по годам мудрость проявилась в годы политических коллизий 90-х годов. Мы часто говорили с ним о событиях, происходивших в Чечне, Карачаево-Черкесии, и он был полон желания сделать все от него зависящее, чтобы подобные сценарии не получили развития в любимой им Кабардино-Балкарии. Может быть, если бы Аллах дал ему еще время, он стал бы публичным человеком, но он так рано забрал Куанча из нашего мира…
Когда Бабаева избрали президентом ассоциации горнолыжного спорта и сноубординга республики, наше общение стало не только дружеским, но и деловым. И я увидел, как активно, заинтересованно он включился в работу, внимательно прислушивался к каждому предложению, быстро извлекал из него рациональное зерно, находя способы реализации задуманного. Директор детской спортивной школы по горным лыжам принес смету предстоящих расходов. Куанч, ознакомившись с ней, сказал, что он изыщет не только означенные в смете средства, но и дополнительные, найдет инвесторов, которые вложат деньги в развитие горнолыжного спорта.
Он мечтал о том, чтобы пригласить в республику иностранных специалистов, послать группу наших тренеров на учебу в зарубежные горнолыжные центры и школы. И ни у кого не возникало сомнений в его прожектерстве, в невыполнении предлагаемого. Ведь если Куанч сказал, так оно и должно было стать. Так оно бы и было. Как стал реальностью один из этапов чемпионата России по горнолыжному спорту, проведенный впервые за последние два десятилетия, проведенный во многом благодаря Куанчу.
Уже после его смерти, анализируя все связанное с моим другом и братом, я пришел к выводу: он что-то предчувствовал. Месяца за три до того трагического дня практически перестал принимать спиртное – пил только минеральную воду, отказывался от застолий. Больше старался бывать дома – с детьми, матерью. Осознанно это делалось или нет, сейчас сказать трудно. Гибели Куанча предшествовали и мистические моменты – словно ангел-хранитель предупреждал его. Само мероприятие, ради которого он поехал на Голубые озера, дважды откладывалось, хотя по логике вещей и обязано было состояться. Мало того, Куанч должен был обязательно в этот день присутствовать в Москве, но отложил поездку. Рассказывают, что когда он выезжал из гаража, ворота, только что работавшие, не открылись: ребята вручную подняли их. Он позвал меня поехать с собой, но когда я, сославшись на дела, отказался, не стал спорить, хотя на него это было так непохоже. Словно не хотел забирать меня с собой. Редко он садился и в чужую машину. Но тут сел, поехал, машина сразу набрала большую скорость – надо было спешить, ведь Куанчу так много предстояло сделать завтра. До моста через Черек оставались какие-то считанные метры…

Слушал и слышал

Рассказывает Мурат Карданов, олимпийский чемпион, председатель Комитета по физической культуре и спорту КБР:

Познакомились мы в 1998 году, когда после чемпионата Европы я приехал в Нальчик. До этого знал Куанча заочно, много слышал лестного о нем от ребят, с которыми дружил, общался. Мнение их было единодушным – хороший борец, настоящий мастер спорта Советского Союза. В те годы этого звания не так просто было достичь, удостаивались его лучшие из лучших, участвовавшие в зарубежных соревнованиях, показывавшие высокие спортивные результаты. Есть они и на счету Куанча, хотя по большому счету он полностью так и не раскрылся, далеко не достиг своего потолка, вершин, которые ему были по силам.
Но то, чего он не достиг в спорте, с лихвой компенсировал в жизни. Его жизненным кредом стала активная помощь нуждающимся. Когда я позже стал с ним работать и общаться, это было приятное узнавание. Мы с полуслова друг друга понимали, его не надо было в чем-то убеждать или уговаривать. После длительного перерыва мы снова стали организовывать различные соревнования, в том числе один из этапов чемпионата России по горнолыжному спорту. Куанч, как президент Федерации горнолыжного спорта и сноубординга, занимал в их организации ключевое место. Его отличали во всех поднимаемых вопроса спокойствие, рассудительность, попадание, как выражаются стрелки, в десятку.
Молодежь у него многому училась, да и люди, старшие Куанча по возрасту, не стыдились признаваться, что Бабаев опытнее их во многих вопросах. А сам он умел находить общий язык и со старшими, и с младшими. Где бы я не бывал, с кем бы из представителей спортивного мира России и стран ближнего зарубежья не встречался, у меня всегда спрашивали: «Как Куанч поживает?».
Куанч был настолько обаятелен в общении, что практически все испытывали к нему симпатию. Мне нравилось, что он умел слушать, сохранять спокойный тон в разговоре; импонировала его всегдашняя радость жизни, тонкий юмор. Человек так устроен, что поддается влиянию собственных проблем, а поэтому не всегда слышит собеседника. Куанч же умел слушать и слышать. Это так редко встречается сегодня. Поэтому данное свойство и привлекало к нему большое количество людей. Это свидетельствует, наверное, о его внутренней силе.
Я не замечал в нем стремления к власти, но ощущался в нем, несомненно, потенциал общественного лидера, который играючи, легко находил общий язык и с ребенком и со стариком. Уверен, что он мог найти себя и раскрыться в любое время, а не только в то сложное, что мы пережили в девяностых годах прошлого века. Ему было не легко, но он всегда шел по тому пути, который он сам ясно видел.
Безусловно, мне его очень не хватает, он был достойным человеком, жил во благо людей, что его окружали. В народе говорят, что хороших людей Всевышний забирает. Буквально накануне его смерти мы виделись, общались. Я улетел в Москву, но, узнав о трагедии, тут же вернулся. Тяжело об этом говорить, но мы потеряли настоящего мужчину, способного на настоящие мужские поступки. С ним было не только интересно, с ним никогда не было скучно. При все своем внешнем спокойствии, Куанч был человеком азартным, не любил проигрывать. Нигде – ни в борьбе, ни в шахматах, ни в бильярде. Ребята рассказывали, как они вместе штурмовали Эльбрус. Разыгралась буря и согласно инструкции надо было возвращаться обратно. А он уперся и не хотел спускаться. Был серьезный риск, ведь даже в хорошую погоду не так просто подняться на вершину. А он дошел. И здесь как и во всем остальном рисковал ради победы, шел до конца. И достигал результата.

Редкий талант организатора

Рассказывает Курман Соттаев, генеральный директор ОАО «Эльбрустурист»:

Мое близкое знакомство с Куанчем началось после его избрания председателем республиканской Федерации горнолыжного спорта и сноубординга. Естественно, до этого были знакомы, встречались в Нальчике, Приэльбрусье, но тесно не общались. Что заметил и оценил сразу, уже после первой нашей деловой встречи – глубокое, идущее изнутри желание разобраться в порученном, всякое отсутствие безаппеляционности, умение слушать, мгновенно вычленять главное звено из намеченной цепи, а, вычленив, организовать его не с сиюминутной выгодой, а долгосрочной перспективой. Ознакомившись с мнением специалистов, он принимал единственно правильное решение, а обладая редким талантом организатора, доводил его до логического конца. Поэтому соревнования и мероприятия, за которые он отвечал, проводились грамотно, четко и красиво. Если так выразиться, от души. И прожил он время, отведенное ему – быстротечное, мгновенное, бурное – именно с душой!

Если бы не Куанч…

Рассказывает Хусей Мурзаев, директор детской горнолыжной школы:

Куанч оказывал нам постоянную и весомую помощь. Он закупал лыжи для перспективных ребят, экипировку (а подобное снаряжение дело очень и очень дорогое – многодолларовое), финансировал поездки на соревнования то в Мурманск, то в Уфу, то в Мкждуреченск (а любая такая поездка обходилась не менее чем в 50-60 тысяч рублей). Куанч выделял эти немалые средства и дети получали возможность соревноваться. Кстати говоря, последний раз централизованные закупки партий лыж и оборудования были в 1989 году; сейчас таких лыж даже в прокате нет, а наши дети все еще катаются на них. Если бы не Совет по туризму и помощь Куанча, наша горнолыжная школа давно бы перестала существовать…
В 1996 году мы создали федерацию горнолыжного спорта и вскоре были организованы любительские соревнования Москва – Кабардино-Балкария. Организаторами их выступили Куанч и Володя Локъяев, тоже уже ушедший из жизни. Потом были организованы и летние соревнования, и вот уже восемь лет мы их традиционно проводим. Наши дети участвуют в них и зарабатывают необходимые рейтинговые очки.
У Куанча было немало планов по развитию горнолыжного спорта – он хотел открыть секцию в Белой Речке, в пятом микрорайоне города Нальчика, создав для этого искусственные спуски. Мы даже провели рекогносцировку на местности, работа ожидалась большая, но…

Шаг вперед…

Рассказывает Магомед Джаппуев, председатель спорткомитета Эльбрусского района:

Мы, спортсмены, воспринимали все, что исходило от Куанча, с особенным вниманием. Он был авторитетен в нашей среде. Помнится, как мы с ним организовывали бои Ахмата Доттуева, которые прошли успешно.
. Большинство вопросов, если они обсуждались с ним, обычно решались. Его имя было гарантом того, что планы превратятся в дела. Когда он говорил, то трудно было что-то добавить, настолько он знал вопрос. В общем, его уважали. За надежность, прежде всего. Наверно, все качества лидера, которые мы ценим, воплотились в его личности.
Мы с ним часто катались на лыжах со склонов Эльбруса. Он был хорошим спортсменом, и это помогло ему довольно быстро освоить горные лыжи. Не скажу, чтобы делал он это технично, но катался легко и красиво.
Его уверенности в своих силах можно было позавидовать, поэтому если он за что-то брался, то не отступал до конца. Я знаю, не только в спорте, но и в любых сферах, если он делал шаг вперед, то шага назад уже не было. Он постоянно поддерживал свою спортивность и заставлял быть в форме окружающих его ребят. Сейчас, когда его нет, некоторые из них стали полнеть. Вроде бы мелочь, но для Куанча все это имело значение. Он являл наглядный пример движения вперед.

Остающийся свет трагедии…

Рассказывает Алим теппев, писатель:

Он жил рядом со мною – в Белой Речке, на одной улице, но я его не знал. Знал отца, семью… Он строил красивый дом у входа в селении на возвышенности – там, где мечтал его поставить отец Хамид. По мере того, как росли стены этого дома, росло мое восхищение и уважение к этому молодому человеку, потому что он еще был совсем юн, не женат, а строил жилище, такое, какое в Белой Речке никто даже из зрелых мужчин не имел. И ведь мое восхищение и уважение потому росли и крепчали, что исстари у балкарцев, да и не только у балкарцев, человек, который строит дом, всегда считался достойнейшим, и такого ставили в пример. А Куанч, сам еще мало кому известный, строил так, словно не дом ставил вовсе, а воздвигал крепость, чтобы она стояла на этой высоте вовек, чтобы Белая Речка, и живущие в селении люди чувствовали себя защищенными и сильными, чтобы каждый, ступающий на этот красивейший уголок земли Кабардино-Балкарии, проникся уважением к жителям данных мест, видя их умение строить.
Теперь я могу уверенно сказать: так оно и было задумано свыше: зодчий ушел, а дом его остался как добрый памятник и пример. Я и многие другие по этому примеру знали и понимали, что в Белой Речке, у рода Бабаевых, у балкарцев появился, набирает физическую и духовную силу умный, современный, хорошо воспитанный, а главное – понимающий толк в бизнесе человек, который обещает стать полезным времени и народу.
Да, живя рядом, я не был с ним знаком, хотя многое знал о школьных и армейских годах Куанча, спортивных достижениях. Я знал его отца Хамида, моего ровесника, человека веселого и очень широкого нрава. Он бывал у меня дома, и я немало хлеба-соли ел в его небольшом уютном жилище. Хамид, как и полагается достопочтенному отцу семейства, не показывал сердечного ликования по поводу успехов своих сыновей и дочерей, но не трудно было уловить, какие надежды он возлагал на своего среднего сына Куанча, который в ту пору служил в армии и уже показывал высокие достижения. Нет, отец не думал о спортивной карьере сына, затаенные мысли его простирались в другом, для балкарца более престижном направлении – отец видел сына на общественном поприще: чтобы он перещеголял дядю Солтана, который был министром внутренних дел КБАССР и на этом посту достиг звания генерала.
Может быть, жизненный путь младшего Бабаева так и сложился, если б ко времени его вступления на стезю самостоятельной жизни в стране не произошли перемены. Наверное, надо считать провидением и то, что совсем юный, неопытный балкарец в этот период неразберих и всеобщего затмения оказался в таком городе, как Ленинград, и, как гласит легенда, под пристальным вниманием очень его любящего, дальнозоркого учителя. О, как много значит иметь хорошего умного учителя, когда ты находишься на перепутье, когда перед тобой уходят вдаль тысячи дорог, конец ни одной из которых ты не можешь угадать в силу своей молодости!
Свой отклик, может быть, в какой-то степени реквием по его трагической гибели я назвал «Он был хорошим парнем…» Тогда, в горе, в море слез женщин и мужчин, трудно было осознать невосполнимость потери прежде всего для его малолетних мальчишек, а потом для рода Бабаевых, дальше – для всех, кто его знал и кто, так быстро, безоглядно, безотчетно полюбил его. Я пытался тогда понять, что же заставило нас, старших, знавших его и не знавших, признать его присутствие в обществе, как бы его необходимость в нашей повседневной жизни? Молодежь – это да, она не может без кумиров, без центра притяжения, потому что, как необузданная сила, она, молодежь, всегда нуждается в центробежной силе, которая направляла бы ее. И потерянному в силу резкого толчка и беспредельного и безоглядного разрушения нравственных ценностей в обществе поколению такой человек, как Куанч, могучий в средствах, умный в решении спорных вопросов, справедливый в вопросах чести оказался той гаванью, тропы к которой протоптались быстро и со всех сторон.
Но ведь Куанча признавала не только молодежь. Я знаю, к нему в большей степени приходили пожилые люди, приходили как к сыну. Кто-то просил за отпрыска, сбившегося с пути, кто-то помочь – провести газ в дом. Куанч поддерживал людей, как мог. Но стоя среди тысяч и тысяч скорбящих людей – разноязыких и разновозрастных, видя множество машин, заполонивших на несколько километров верхнюю дорогу в Белую Речку, я размышлял о том, за что мог этот молодой человек снискать за свою короткую жизнь и за еще больше короткую деятельность на Родине такую всеобщую любовь? Неужели народ воздает ему только за его заступничество, за помощь спортсменам, певцам, танцорам, селению, республике? Что все-таки стоит за этой, заполонившей окрест темной, неподдельной скорбью? Ведь и потом, и после завершения всех ритуалов и молитв по кончине славного Куанча, двор его дома не опустел привычно: и месяц, и два месяца, и год продолжали приходить сюда люди из дальних сторон и близких селений, знакомые и незнакомые… А совсем рядом со скорбевшим домом строили мечеть на средства Куанча.
Нет, не может быть такая благодарность людей вызвана одной лишь материальной щедростью погибшего. Кроме этой щедрости он был, я думаю, отмечен знаком, знамением. Ведь скорбели о нем, говорили о нем светло и те, кто его знал, и те, кто лишь слышал о нем; скорбели люди, пользовавшиеся его дарами, но также и те, кто вообще в нем не нуждался. Да, в нем был знак, знамение, которые не имеют материальной твердыни, но переходят в души людей, освещают их, объединяют в чем-то очень большом.
Если материализовать то, о чем я говорю, в слове, то оно, это слово – куат. Куат – доброта и достоинство человеческого лица, и Куанч – радость, торжество – родственны и дополняют друг друга. Я бы назвал Куанча уланом. В русской литературе, а от нее и в русском сознании улан – это образ молодости, отваги, воинского и рыцарского духа. Вспомним лермонтовское: «Веют белые султаны, как степной ковыль, мчатся пестрые уланы, подымая пыль». И также, я считаю, не случайно он был назван Куанчем, и как Куанч, оказался быстротечным. Куат и Куанч сошлись в Улане. Только на этом уровне Куанч Бабаев мог стать всеобщим любимцем, и только на этом уровне его трагедия могла обернуться всеобщей печалью балкарского народа. Тогда и по сей день.
Все, что он делал материального, помогал, находил правильное решение в спорных вопросах, поддерживал людей в нужде, – все это являлось лишь проявлением изначальной высшей воли, осуществлением родового или сословного долга. За это уважают и ценят, но не любят. Любить – знамение божественное...

Аура притяжения

Рассказывает Алик Бозаев, директор ООО «Стрелка»:

Мы познакомились, когда Куанчу было около 15 лет — в секции дзюдо, которой руководил тренер Ханапи Магомедович Шаваев, сыгравший немалую роль в нашем развитии. В спортивный зал общества «Динамо», что находился в районе старого военкомата, Куанча привел его одноклассник Хасан Темиржанов, начавший заниматься дзюдо годом раньше. Бабаева-спортсмена отличало редкое упорство характера, хорошая координация. Он быстро добился успехов. Впрочем, я уверен, он добился бы их в любом виде спорта, так как был всегда настроен па победу, не любил проигрывать.
Начиная с 1979 года мы постоянно общались. И в спортивном зале, и за его пределами. Стали неразлучными друзьями. К тому же так получилось, что его старший брат и мой служили в одной части в Германии. Братья писали нам, мы делились тем, что они сообщали. Я был вхож в его дом, знал родителей Куанча, который много рассказывал об отце, о том, как тот работал на Севере.
В годы армейской службы наши пути разошлись. Куанч служил на Украине, потом его перевели в Ленинград. А я находился в Ростове. Постоянно переписывались, посылали друг другу фотографии. И нередко виделись, так как ездили на одни и те же соревнования. Встречались в Майкопе, Ленинграде, Липецке, Волгограде. Болели друг за друга, переживали. Я искренне радовался его немалым успехам, он моим, куда более скромным — призовым местам на спартакиаде вузов страны, чемпионате сельских спортсменов.
После армии я уехал в Омск, учился в автодорожном институте. Потом перевелся в КБ ГУ. Но как бы далеко друг от друга мы ни находились, дружба слабее не становилась. Мой друг был человеком с большой буквы. Целеустремленный, твердый, доводящий все начатое до конца. Высокая порядочность, справедливость и обязательность создавали вокруг него ту удивительную ауру, которая притягивала к нему людей с самыми разными характерами и взглядами, мало того, сплачивала и объединяла их. Отзывчивость и чуткость позволяли Куанчу воспринимать и разделять как чужую боль, так и радость. Его доброта и честность поражали. Он никогда не оставлял людей без внимания. Они уходили от него удовлетворенными, так как их вопросы решались. Принимаемые им решения оказывались единственно верными и правильными, в чем мы, его друзья, не раз убеждались. Личностей, похожих на Куанча, лично я не знаю.
...Та ночь навсегда останется в моей памяти. Около часа мне позвонил Хасан Темиржанов и сообщил, что с Куанчем беда. Мне тяжело об этом вспоминать, а что я испытывал — словами не передать.
Приехал к месту трагедии, кинулся к мосту — в кромешной темноте ничего не видно. Ребята жгли вещи, кто-то, подогнав машину к обрыву, старался подсветить фарами, но это не помогало. От беспомощности хотелось кричать. Ходили вниз по реке, думали, может, машину отнесло... Двое ребят, Марат Гуртуев и Мурат Залиханов, спустились вниз, ныряли в ледяную воду. Но тоже ничего не увидели. Ведь до воды больше 20 метров, а еще 10, как утверждали местные, глубина реки. Впоследствии это подтвердил и водолаз. К тому же сильнейшее течение реки все время относило его от места падения. Пришлось спустить в воду строительный блок, к которому он привязывался. По тому, как у крана опускался трос, видно было, как глубоко находится машина.
Люди подъезжали постоянно. Все еще на что-то надеялись, говорили о том, что в салоне мог остаться воздух... Я потерял счет времени. Ближе к обеду машину подняли...
Когда двери открыли, я увидел Куанча и подумал, что он живой. Столь спокойным, светлым было его лицо. Ни испуга, ни страдания на нем. Куанч был таким же, как всегда... Люди заплакали. Громко, навзрыд. И женщины, и мужчины. Честно говоря, мне долго не верилось, не хотелось верить, что произошло самое страшное. Я и сейчас в это не верю.

Высокое откровение

Рассказывает Борис Зумакулов, тесть:

...Раньше я много слышал о Куанче Бабаеве, но впервые увидел его на похоронах нашего славного земляка генерала Валерия Зокаева, трагически погибшего в автомобильной катастрофе. Мне доверили руководство правительственной комиссией по организации похорон. Предстояло решить немало организационных вопросов, самым сложным среди которых был по доставке тела погибшего. Когда я стал интересоваться, что сделано, то услышал такие слова: «Не переживайте, все будет нормально. Этим вопросом занимается сам Куанч Бабаев».
На похороны собрались тысячи человек. Приехала делегация Республики Коми во главе с руководителем Юрием Спиридоновым. Когда после завершения траурного митинга мы подошли, чтобы нести тело генерала к месту захоронения, поручни у меня перехватил молодой человек. Наши взгляды на мгновение встретились. Я увидел в его глазах не только скорбь, но и прочувствованное сострадание. Я спросил у идущего рядом Муссы Зокаева: «Кто этот парень?». Он ответил: «Это Куанч Бабаев, друг и брат Валерия».
В тот момент я был по-настоящему удивлен, глубоко тронут таким отношением Куанча, значит, не все еще потеряно для нашего общества, коль не только священные кровные узы, а такие общечеловеческие понятия, как братская дружба, товарищество, по-прежнему объединяют и сближают людей.
Конечно, в тот момент я не думал, не гадал, что Куанч в самом скором времени войдет в нашу семью, в наши души. У горцев не принято говорить о зяте, как и зятю о тесте или теще, но, уверен, меня поймут земляки.
Поражало его отношение к матери. Для каждого из нас мать — святое и непререкаемое. Но то, как Куанч любил и боготворил свою маму, поистине удивляло. Вероятно, поэтому и Забида среди всех своих детей выделяла именно его. Она и сегодня не может поверить в то, что нет ее Куанча, все еще продолжает надеяться, что однажды утром он подойдет к ее кровати и скажет: «Тур апа, солнце уже встало над Ак-Су».
Умиляло и умение Куанча общаться с детьми, нежное и дружеское отношение к ним. Дети — как его собственные, так и многочисленные племянники и племянницы, их друзья и подруги, ребятишки соседей, — не побоюсь этого слова, боготворили Куанча, любили, почитали, гордились им. Из своих многочисленных поездок он привозил массу игрушек и подарков. А то, случалось, вывезет малышей на природу — к реке, на опушку леса, и устроит веселую раздачу конфет, дегустацию всевозможных лакомств. И все это с шутками, смехом, искренней заинтересованностью.
Каким он был по отношению к нам? Подчеркнуто уважительным и внимательным, никогда не допускал фамильярности. Как-то однажды, недели за две до трагической гибели, мы были на юбилейных торжествах моего старшего брата Баттала. Куанч был весел и эмоционален, танцевал и пел вместе со всеми. А потом отвез нас с Нелли домой, поднялся с нами в квартиру, сел за стол и разговорился. Я запомнил его слова, сказанные просто и прочувствованно: «Я горжусь, что у моих детей такие старшие, как вы...». Мы были тронуты его откровением.
Теперь Куанча нет, наши трое внуков осиротели. Мы постараемся вырастить их достойными гражданами нашей земли, такими, какими их видел и воспитывал отец — Куанч Бабаев...

Радость общения

Рассказывает Нелли Зумакулова, теща:

У нас с Борисом трое детей, все девочки — Джамиля, Зульфия и Лейля. А дочь, как известно, гость в родительском доме. И потому матери и отцу надо быть морально готовыми к тому, что рано или поздно наступит день, когда ребенок уйдет в чужую семью.
Но когда тем не менее это происходит, сердца родителей все равно наполняются тревогой за судьбу дочери, поскольку даже самая большая любовь молодых отнюдь не является гарантией счастливой семейной жизни.
К моменту, когда наша младшая дочь вошла в дом Бабаевых, обе ее сестры уже были замужем. Их избранники — достойные молодые люди из уважаемых балкарских туку-мов — своим серьезным отношением к семейным и жизненным ценностям завоевали наше искреннее уважение. Однако взаимоотношения с ними не переходили рамок национальных традиций — были подчеркнуто уважительными и сдержанными.
Но когда в нашей семье появился Куанч, все буквально переменилось. Наверное, не стоит объяснять наше с Борисом состояние, когда мы, после всех свадебных хлопот и волнений, остались одни. Грусть, казалось, смотрела из всех углов нашей, еще вчера такой шумной квартиры. Все было хорошо, даже очень хорошо, а печаль тем не менее бередила душу...
И вдруг — звонок в дверь. На пороге — Куанч. Один. Заметно смущаясь, он сказал, что был в городе по делам, оказался рядом и решил заехать на чашку «кофе». Слова его, такие искренние и бесхитростные, наполнили сердце теплом и радостью. Отступили усталость и тревоги последних дней. Понимание того, как нелегко дался зятю этот поступок, вызвали ответную благодарность. Усилило ее и его обещание, что «вы никогда не будете чувствовать себя одинокими».
В дальнейшем у него вошло в привычку заезжать к нам на огонек. Он был инициатором сборов всей нашей семьи: вместе мы отмечали праздники, чьи-то знаменательные дни, выезжали на природу, просто обедали или ужинали. Видно было, что это общение ему не в тягость, наоборот, доставляло истинное удовольствие. При этом Куанч старался каждому — и старшему, и младшему — оказать максимум внимания.
И вот что интересно. Благодаря этому общению незаметно, словно сами собой исчезли те барьеры сдержанности, сложившиеся между нами и старшими зятьями. Встречи наши потеряли всякий налет чопорности и некоей официальности — они стали поистине дружескими, неподдельно искренними, а порой и веселыми, когда и забавный анекдот, и история из жизни были к месту и в тему разговора.
Как истый горец, Куанч строго придерживался традиций и обычного права своего народа. Но стоило кому-нибудь из детей приболеть — забывал обо всех условностях. Он откладывал все срочные дела и важные встречи. Был одержим только одним желанием — облегчить состояние ребенка.
О любви Куанча к детям, и не только к своим, можно говорить часами. Они буквально висели на нем гроздьями. Он никогда не уставал от их шума и гама, не позволял наказывать за шалости, в результате которых ломались игрушки, билась посуда, портилась мебель. Он мог поставить перед детьми коробку «киндер-сюрпризов» и увлеченно вместе с ними собирать эти самые сюрпризы, при этом заразительно смеялся, радуясь каждому смешному слову или выходке.
«Наши дети будут такими, — говорил он, — какими воспитаем их мы. Детей нельзя держать в жестких рамках, заставлять ходить по струнке, но и потакать их капризам не следует». Этих принципов он и придерживался.
Своих детей Куанч хотел видеть состоявшимися личностями, строил грандиозные планы, мечтал принимать активное участие в их взрослой жизни. Но судьба распорядилась иначе... Но хочется верить: то, что он не успел, продолжат его дети Ибрагим, Султан, Мадина. Продолжат в память об отце — достойном человеке, чье имя снискало уважение и любовь балкарского народа.

...Лететь с одним крылом

Рассказывают сестры — Тамара, Мадина:

Тамара: Больше года прошло, когда нас сразила страшная весть. Но боль не утихла, сердце не успокоилось, не смирилось. И сколько лет ни пройдет из отпущенных каждой из нас, и сколько других событий — светлых и добрых — ни напластуется с годами, нам никуда не уйти от черного марта 2003 года. Не высушит слезы время, и какую бы радость Аллах ни даровал, в ней всегда будет присутствовать оттенок скорбной печали от потери. Безжалостной потери нашего незабвенного Куанча.
Мадина: И лишь одно успокоение, утешение — он был и остается с нами. Там, за спиной, мы ощущаем его присутствие — незримое, неосязаемое, неслышное и в то же время реальное. Его нет, и он есть — в трудную минуту выбора подскажет правильный путь, в житейских коллизиях — верное решение; поможет разобраться в человеческих взаимоотношениях, в людских характерах и поступках.
Тамара: Поверьте, это действительно так, мы ничего не придумываем — Куанч, уйдя в мир иной, остался и в нашем: ангелом-хранителем каждой из нас, всей семьи. Остался утренним светом в окне, глотком чистой воды, смехом детей, в которых продолжается его жизнь, добрым поступком и искренностью помыслов, узами любви и товарищества, которым он оставался верен всегда. Его огонь по-прежнему согревает нас, одаривая теплом, заботой и лаской.
Мадина: Бессмысленно задавать вопросы, почему это произошло, бередить душу и рвать сердце. Есть то, что есть, но тем не менее мы вспоминаем не ушедшего в далекое далеко, безвозвратное далеко братика, а братика, только что вышедшего из этой комнаты. Вышедшего на короткое мгновение, на минуту-другую...
Вы подождите, он сейчас вернется, вот-вот вернется, слышите, уже открывается калитка, слышите, его шаги по двору... Он длинный, двор нашего дома, но Куанч пробегал его за секунды. Пробегал, чтобы быстрее увидеть всех родных и близких, без кого не мог прожить и дня.
Вот скрипнула дверь, вот тень его упала на пол — пришел наш улыбчивый Куанч. Вот сейчас он обнимет и расцелует — маму, нас, сестер, жену свою и детей. Вот сейчас...
Тамара: ...Я старшая в семье и уже в раннем детстве поняла, осознала, что Куанч особенный человек, самородок, подарок Аллаха нашей семье. Его доброта, сопереживание, желание помочь поражали, удивляли, снискав ему авторитет вначале в нашей семье, потом в кругу близких и дальних знакомых. Как-то так незаметно произошло, что Куанч стал центром нашей семьи; все происходило с ним, вокруг него, через него. Через его сердце, через его душу, через его чувства. Если кому-то из нас было плохо — болезнь ли застигала, неприятности наплывали — он всегда оказывался рядом. Неравнодушный и внимательный, заботливый и искренний, он садился рядом и не уходил до тех пор, пока тебе не становилось легче, неважно, в физическом, нравственном ли плане. Главное, что становилось легче. Сначала я относилась с долей некоторого недоверия к его не по-детски категоричным обещаниям что-то сделать, но потом удостоверилась, что он всегда добивается поставленной цели.
Мадина: Он был шумным ребенком, очень подвижным, юрким, задорным, центром, заводилой мальчишеской ватаги — не случайно, как только он выходил к ребятам играть в казаков-разбойников, практически сразу во всем этом детском гаме начинало главенствовать его имя. Но стоило только позвать его делать уроки, как он сразу же все бросал и шел домой.
Тамара: Теперь понимаю, что уже тогда, будучи мальчишкой, он не хотел нас обижать. А ведь в таком возрасте вольница улицы куда более привлекательна, чем учебник. И вот что еще интересно: после ухода Куанча мальчишеский шум за окном чаще всего стихал, азарт и сплоченность, что были в игре с его присутствием, пропадали. Значит, уже тогда он соединял сверстников.
Что еще удивительно — к его словам прислушивались не только сверстники, но и те, кто был его старше, причем даже значительно. К его мнению прислушивались даже родители. Наверное, в немалой степени это шло от его ранней самостоятельности, умения ставить реальные цели и добиваться их исполнения. Еще служа в армии, он планировал свою дальнейшую судьбу — выбрал вуз, в котором решил получить профессию, и поступил в него; поставил цели в преодолении спортивных вершин и планомерно — ежедневными нагрузками, тренировками — добивался их покорения.
Мадина: Его целеустремленность отмечали все школьные учителя. Помнится, когда Куанч учился в классе восьмом-девятом, директор школы попросил родителей зайти. Отец в тот момент был в отъезде, мама приболела, пошла я. Оказалось, директор в присутствии всех преподавателей хотел поблагодарить наших родителей за хорошее воспитание сына, особо отметив честность, товарищескую взаимопомощь, отзывчивость Куанча.
Я не переставала удивляться, как имя моего брата соответствует его поступкам, его желанию нести добро другим людям. Никого из нас, близких, он никогда не то что не обидел, даже не разочаровал малейшим пустяком. Очень любил детей, которые отвечали ему искренней взаимностью. Помнил о каждом из наших маленьких — их просьбах, желаниях, делал все возможное и невозможное, чтобы мечты эти стали реальностью. И когда, возвращаясь из дальних поездок, вручал детям подарки, радовался ничуть не меньше их. Но при этом не занимался легкомысленным задариванием, отмечал, поощрял достижения каждого ребенка, незаметно, исподволь создавал здоровую конкуренцию. Куанч не пропускал ни одного семейного торжества, если на то не было веской причины. И как только он появлялся, дети гурьбой бежали его встречать, буквально висли на нем...
Тамара: Брат очень много взял от отца, которого отличали бескорыстная щедрость, деятельное желание помочь. Причем помощь эта распространялась как на близких, так и совершенно чужих людей. В годы депортации отец был защитой и опорой для многих балкарцев, волею судьбы оказавшихся в Алма-Атинской области. Как-то я ехала в автобусе, поймала на себе взгляд незнакомого пожилого человека, который спросил, не дочь ли я Хамида Бабаева. А получив утвердительный ответ, очень обрадовался и долго рассказывал мне об отце: о том, как много людей обращались к нему с просьбами, как он отдавал последнее, лишь бы помочь нуждающемуся человеку, каким авторитетом и уважением пользовался у соплеменников. Мне было очень приятно, что память об отце, столь безжалостно рано ушедшем из жизни — ему было только 62 года, живет и людских сердцах.
Добрейшей души человеком был наш отец. А если к этому еще добавить его глубокий аналитический ум, гордость и уверенность в себе, своих силах, врожденное умение на равных общаться с людьми из самых разных кругов, становясь при этом центром компании, да при всем этом отменное, поистине богатырское физическое здоровье — то ясно, как мы гордились, восхищались отцом. Он был стержнем нашей семьи, ее мощной опорой, и понятно то душевное опустошение, которое охватило всех, когда папа ушел из жизни. Не знаю, как бы мы перенесли эту невосполнимую потерю, если бы не Куанч. Он страдал и переживал ничуть не меньше каждого из нас, но нашел в себе силы, но собрался, сконцентрировался и буквально вытащил нас из горя, заставил жить. И не просто жить, а радоваться каждому прожитому дню, встречам с близкими и дорогими людьми, получать удовлетворение от сделанного для них.
Мадина: Родители для брата были людьми святыми. Первый вопрос, который начиная с детских лет задавал Куанч, возвращаясь домой, был: «Где мама?». Он так любил ее, буквально боготворил — всегда выслушает внимательно, обнимет, ласковое слово скажет... И столько в его взгляде было нежности и участия — мама вся светилась после его прихода, если болела — тут же лучше себя чувствовала, чем-то была озабочена — забывала о проблемах... Когда он был рядом, она никого не замечала. Для нее он всегда был светом в оконце, любила и любит нас всех, а его все-таки больше - на чуть-чуть, на малость, но больше.
Она очень тяжело перенесла его смерть. Она живет и не живет после его ухода. Она еще с нами, но уже с ним — со своей радостью, со своей болью, со своим Куанчем. Нашим Куанчем...
Вот задумается о чем-то — лицо скорбное, печальное, трагическое. И вдруг — словно лучик солнечный по нему пробежит: морщины разглаживаются на какое-то мгновение, улыбка раздвигает кончики губ — это Куанч пришел к ней, взял ее слабую руку в свои, прикоснулся губами к щеке, напоил теплом. В такие мгновения слезы сами катятся из твоих глаз, не остановишь их, не высушишь. И хочешь помочь, и хочешь утешить — а нечем, а невозможно. Понимаешь — ушла, скрылась безвозвратно мамина радость. Наша радость... Прости нас, мама, не виноваты мы, а вина гложет, терзает, рвет...
Тамара: Куанч как-то спросил у своих друзей, кто из них моет матери ноги. Многие, услышав этот вопрос, рассмеялись, но когда увидели, насколько серьезен Куанч, притихли. Думаю, эти слова заставили не одного из присутствующих призадуматься, поразмышлять о своем отношении к самому родному и близкому человеку. Ведь с него брали пример, копировали его поведение, стремились подражать ему...
Мадина: Его любили многие. Вспоминается такой случай. Мы поехали в Приэльбрусье, вышли на лыжню. Нам было весело и хорошо. И в этот момент к Куанчу подошел один человек, скажем так — не с адекватной психикой, и о чем-то очень долго с ним разговаривал. Мы утомились ждать Куанча, а когда он наконец подошел, упрекнули: стоит ли столько внимания уделять постороннему человеку, да который к тому же не в себе. Брат ответил: «Не говорите так. Он тоже человек, каждый раз ждет моего приезда. Как я могу обидеть его, не поговорить, не посочувствовать...». И в этих словах он был весь, наш добрый брат. Человек, которого любили и ждали...
Тамара: Мы давно мечтали видеть брата женатым, но связывать свою судьбу с кем-то, не испытывая при этом чувств, он не хотел. Когда встретил Лелю, то она сразу ему понравилась. Он даже сказал после этой встречи: «Эта девушка мне интересна». У них была очень хорошая, красивая семья. Я все время боялась, что их сглазят, что их счастье омрачится. Говорила об этом брату, а он только посмеивался над моими страхами, говорил, что жизнь научила его достаточно хорошо разбираться в людях и черные души он в свой круг не допустит.
Мадина: Круг его знакомых был столь велик, что оставалось только диву даваться — казалось, в каждом городе у него были близкие люди — спортсмены, бизнесмены, товарищи. Деловые связи способствовали решению большинства задач, которые Куанч ставил перед собой. Как, естественно, и его предприимчивость, хозяйские жилка и смекалка, глубокие экономические познания. Он много и удачно участвовал в инвестировании различных проектов. Задавшись целью возродить былую славу Приэльбрусья, он прекрасно понимал, что отдача от этих вложений придет далеко не сразу, что потерь может быть куда больше, чем приобретений, но он был настоящим патриотом. Он любил свой народ, хотел, чтобы он жил своим трудом и в достатке, стремился сделать все возможное, чтобы людям было комфортнее. При этом никогда не делил людей по национальностям. Балкария была его малой родиной, Кабардино-Балкария — большой, первая — душой, вторая — сердцем. Ни без одного, ни без другого человеку прожить невозможно...
Тамара: Куанч был бесстрашным, волевым, духовно сильным человеком, не боявшимся ответственности...
Его всюду звали, и он должен был регулировать, устраивать, помогать, содействовать, улаживать. Он считал, что для этого был рожден. Он очень сопереживал чужим бедам и проблемам. Было время, когда нужно было защищать свой бизнес. Но и защищая, никому плохо не делал.
Жизнь рядом с ним была как сказочный, чудесный сон, как волшебный праздник, который не кончается. Он очень любил организовывать семейные торжества, собирая в один круг всех любимых, близких, родных ему людей. Причем организовывал эти события так, что казалось — их постановкой занимался умный и глубокий режиссер, у которого каждое действие, каждый выход, реплика, ремарка были глубоко продуманы, выверены, проработаны с артистами, которые и не подозревали об этом, так естественно и блестяще развивалось все. Поездки на природу, где для каждого он находил единственные, адресованные только ему слова, встречи Нового года, когда вверх взмывало множество фейерверков, освещая небо над Белой Речкой разноцветными огнями, когда смех и возгласы всего нашего многочисленного семейства (даже самые маленькие — Ибрагим и Солтан не засыпали в эту волшебную ночь) сливались воедино. Мы, взрослые, забывали о возрасте, радовались, как дети, ощущая всю притягательность и полноту жизни. Жизни, в которой с нами был Куанч...
Мадина: С ним всегда было радостно. Мы ходили на речку, и он, гордясь своей силой, нес, спускаясь по горному серпантину, меня или Тамару на руках или на спине. Не потому, что нам было трудно — ему так хотелось, а нам было приятно. Мало того, убежденно говорил, что может донести нас обеих, даже как-то пытался это осуществить, но мы благоразумно отказались, хотя ни на минуту не сомневались, что он справится.
Когда он был в армии, его так нам не хватало. Как-то раз я, неожиданно для самой себя, написала стихи. Стихи о том, как мы все скучаем по нему, как ждем его приезда, что он не такой, как все, а другой — лучше, чище, добрее. Это были очень наивные, бесхитростные строчки, вероятно, их и стихами нельзя назвать, но они отражали мое душевное состояние, ту особую, внутреннюю близость, которая соединяла с братом и которой у меня больше не было ни с кем.
А когда он приезжал после долгого отсутствия, мы могли общаться часами. Усаживались все на одну кровать и не замечали за разговорами, как буквально мчалось время. Мама ругалась, гнала нас в свои постели, но мы не могли договориться вплоть до первых петухов. Ведь мы так долго не виделись...
Тамара: Это — желание видеть родных и близких — осталось на всю жизнь. Куанч просыпался и первым делом интересовался, где мы. Если Мадина не приходила, тут же разыскивал ее; если меня нe видел день — звонил, звал: «Ну-ка, где ты там, иди скорее...». И при этом удивительное чувство такта, невероятно бережное отношение ко всем нам. За всю жизнь не было случая, что бы он повысил на нас голос, сказал какие-то резкие слова. Вот такой эпизод из детства. Мы едем в автобусе, о чем-то разговариваем, и на какие-то предложения Куанча я отреагировала словами: «Вот дурачок...». А у него вырвалось ответное: «Сама ты...». Для меня это было так неожиданно, так непривычно, что слезы навернулись на глаза, я заплакала. Видели бы вы, как он извинялся, как успокаивал меня, как винил себя за это шутливое слово. Люди, сидевшие в автобусе, улыбались, столь искренне это было. Вы можете не верить, но никогда больше я не услышала от него ни одного грубого слова.
Мы боготворили его, и я не стыжусь этого, ибо Куанч был достоин такого отношения. Я могла час гладить его рубашку, лишь бы ни складочки не было на ней. Мы вскакивали тут же, если он приходил с друзьями, как бы поздно ни было; вскакивали с радостью — готовили, стряпали, что-то придумывали, лишь бы ему понравилось. Валились с ног, но усталости не чувствовали, столь приятны и милы были эти хлопоты.
Мы его никогда ни о чем не просили, но он сам замечал все, обо всем заботился — ежедневно, ежечасно, о каждом. Но больше всего и в первую очередь — о детях наших. Всех нас. Но не одаривал, а поощрял — их становление, успехи, достижения. Сам определял их в спортивные секции, тренировал, контролировал, учил добиваться успехов в честной борьбе.
Мадина: И ребята старались быть достойными своего главного наставника. Сегодня зерна, заботливо посеянные братом, дали первые всходы — наших ребят отличает трудолюбие, стремление добиться поставленной цели, гордость за родство с Куанчем.
В этом году и его старшенький — Ибрагим пошел в первый класс, но проучился в нем считанные дни: учителя, заметив удивительную всестороннюю развитость и подготовленность малыша, сказали нам, что он перерос своих сверстников, и перевели его во второй класс. Как порадовался бы Куанч, узнав об этом...
Тамара: Куанч был счастлив, если ему удавалось кому-то помочь. Он был созидателем и расходовал себя не жалея, без остатка.
Незадолго до своей смерти он приходил ко мне, и, когда мы попрощались, я, глядя ему вслед, неожиданно подумала, а что будет, если он уйдет навсегда? Захолодило сердце, заскребло. Я отогнала эти мысли. А потом вышла на балкон, увидела дома своих братьев, стоявших рядом, и та же мысль, как кинжалом в грудь: как много здесь может собраться народу. Только по какому поводу... Это было за месяц до смерти Куанча...
Мадина: Мне не сказали сразу, что беда произошла именно с Куанчем. Мол, один из Бабаевых попал в аварию. Просто не смогли выговорить черные слова. Но я все поняла. Ехала в машине и всю дорогу просила Аллаха о том, чтобы он даровал Куанчу жизнь. В Кашхатау попросила остановить у больницы — надеялась, может, он там.
Когда подъехали к мосту, в многочисленной толпе увидела его автомобиль. Невредимый. «Слава Аллаху, — произнесла, — он жив!» Но выйти из машины не смогла себя заставить. Подошел Хусей, сел рядом со мной. Лицо черное, потухшее. Сказал еле слышно: «Куанч внизу». Кинулась к проему в ограде, чуть не упала, мужчины удержали. Кричала: «Почему нее здесь, наверху, а он там, в реке?» Вырывалась, хотела прыгнуть вниз, веря, что смогу чем-то помочь. Потом ехала с ним в одной машине. Куанч был как живой... Казалось, вот откроет глаза, улыбнется, как всегда... В один из моментов мне показалось, что его губы дрогнули. Припала к нему, стала делать искусственное дыхание. Один раз, другой... Снова...
...С его уходом солнце для меня погасло. Жизнь стала сумрачной, радость ушла.
Из нашего дома в Хасанье виден дом Куанча. Раньше я каждый вечер подходила к окну и искала взглядом дорогие сердцу огни его домашнего гнезда. Находила эти ярко сияющие, весело переливающиеся звездные; оконные огоньки и улыбалась, прося Аллаха о том, чтобы все у Куанча было хорошо. Теперь я никогда не подхожу к атому окну...
Тамара: В последнее время я часто смотрю на небо, словно пытаясь что-то увидеть там, в бездне, где сияют мириады звезд, недосягаемых и равнодушных. Я и сама не знаю, чего ищу, что пытаюсь высмотреть. Но думы мои в эти минуты о Куапче, брате, с которым нас физически разделила смерть, но который остался со мной и останется во мне до дней моих последних. Порой и сама не понимаю: я уже с ним или он еще со мной...

Такова была судьба

Рассказывает Лейла, супруга:

Куанч производил впечатление с первого взгляда. В нем было что-то такое, чего нет в других. Нас познакомили на концерте эстрадной звезды, когда мне было семнадцать лет. Конечно, в тот момент никто не предполагал, что это знакомство перерастет в нечто большее, а я так смущалась, что детали той встречи не запомнились. Через полгода мы стали встречаться, и всякий раз это был праздник — Куанч очень красиво ухаживал. Мы много разговаривали обо всем, и он с уважением относился к моим, как я сейчас понимаю, наивным суждениям, ведь он был старше на четырнадцать лет. Но ни разу он не посмеялся ни над моей по сути детской серьезностью, ни над моей неопытностью, наоборот, он поощрял мою самостоятельность, и я не чувствовала разницы в возрасте. Чем лучше я его узнавала, тем больше удивлялась богатству и теплоте его внутреннего мира, способности по-разному общаться с самыми непохожими людьми.
Умиляло внимание к одноклассникам, с которыми он любил проводить свободное время. Глубокое уважение вызывали трепетные и трогательные отношения с мамой, сестрами, братьями, племянниками. Когда мы поженились, Куанч осел в Нальчике. Он часто выезжал по делам, но если планировался отдых, мы ездили вместе. Мы путешествовали по Франции, Германии, Италии, Египту, теплым островам, и везде он радовался тому, что могут создавать люди. И пирамидам, и мостам, и храмам. Он мечтал о том, чтобы наши дети стали полезными обществу людьми. Ибрагима он видел дипломатом, Султана — генералом армии, о которой он, служивший в спортроте, всегда вспоминал только по-хорошему.
Еще он хотел, чтобы у нас было много детей. Если не семь, то по крайней мере пять. Рождение сыновей праздновал бурно и с размахом. Мог приехать с друзьями в роддом среди ночи, устроить под окнами танцы и такое веселье, что даже лежачие ухитрялись посмотреть на это зрелище. Мы так сроднились за годы совместной жизни, что у меня не было потребности жить чем-то иным, нежели его интересами. Он был очень сильным человеком и редко когда показывал, как он устает от нескончаемого потока посетителей и их проблем. Мы пытались хоть как-то это регулировать, но практически почти не получалось. Например, мы приезжали к родителям моей мамы в Хабаз, и уже через полчаса в ворогах появлялись люди с их болями и надеждами. Нечего и говорить, что так было везде. Но иногда происходили забавные случаи, например, инспектор ГАИ мог остановить нашу машину безо всякой на то причины, извиниться и попросить разрешения познакомиться. Куанч никогда не раздражался, просто протягивал руку, и мы ехали дальше. Многие хотели быть рядом с ним. Но он не терпел непорядочности, и поэтому очень внимательно относился к выбору знакомых. Он никогда не нарушал этикетных норм, принятых в наших местах. Например, на юбилее моего старшего дяди его приглашали на почетное место, но он сел с теми, с кем ему было положено по возрасту. Такая воспитанность была не показной, а идущей из глубины понимания обычаев, того, что народ объединяет.
В Куанче было много одухотворенности, и он никогда не был банален в отношениях. Мне и тогда, и сейчас кажется, что не имелось ничего такого, с чем бы он не справился. Однажды за какие-то несколько часов он смог предовратить закрытие детского садика в пос. Терскол и перестройку его в гостиницу. Я помню, какие слова и какие усилия ему для этого понадобились. Поэтому уверена, что он мог все, и при всей своей значимости оставался простым и достаточно скромным человеком. Очень современным и демократичным. Вспоминая, как мы счастливо жили, как радовались нашим детям, я не могу поверить, что его нет, он не может личным примером воспитывать своих сыновей и дочь. Мальчики понимают, что «папу забрал Аллах», крошечная Мадина видела его только на фотографии. Я не знаю, что она чувствует, когда говорит «папа», но она произносит это слово очень часто.
Выходя в мир, слышу, как много хорошего сделал Куанч для людей. И хотя я бывала свидетелем таких дел, все равно удивляюсь, как его хватало на всех, как он успел сотворить столько добра.
В тот роковой день он с такой неохотой вышел из дома. Я, как и другие, отговаривала его ехать. Но он был человеком слова и, видимо, такова была его судьба.
Моя бабушка Марьям прекрасно разбиралась в людях, с первого взгляда улавливала самую суть человека. Когда после свадьбы мы поехали к ней и она впервые увидела Куанча, то сказала всего два слова: «Тебе повезло». Мне действительно повезло...

Орел, парящий в небе...

Рассказывают Хусей и Музафар, братья:

Хусей: ...Куанч, брат мой. Где ты? В каких заоблачных высях нашла приют душа твоя, кому, под сенью каких садов, слышен стук сердца твоего горячего, под какими куполами продолжает свой путь оболочка твоя телесная ...
Не получить ответа, не услышать, не узнать... Можно только домысливать, можно предполагать, можно только верить. И надеяться. Он там, где ему хорошо, где царят тепло и любовь, где глубокий смысл его имени созвучен настроению, заключенному в нем, созвучен радости. И если те, кто рядом, ощущают радость, значит, в каждом из них Куанч. Брат мой, Куанч...
Кем он был для меня? Только ли единоутробным братом? Нет, куда как больше — он соединял в себе и материнскую ласку, и отцовскую заботу, и дружескую поддержку. Он был моим наставником, учителем, тренером. Не было ни одного события в жизни, которым бы я с ним не поделился, не спросил его мнения, его совета. Помню, как-то после мальчишеской драки я пришел домой со слезами на глазах и, если честно, в душе надеялся, что брат накажет моего обидчика. Он действительно собирался это сделать, но вначале узнал все обстоятельства нашей стычки, а поняв, что в ней нет ни правых, ни виноватых, что происшедшее из разряда спора за мальчишеское верховенство, сказал мне слова, которые я запомнил на всю жизнь. Настоящие мужчины не плачут от боли. Они плачут только от бессилия. Будь сильным и умей отстаивать себя, свою честь, честь и достоинство тех, кто тебе дорог и близок. В этом случае я всегда помогу. Я ведь твой брат. Я всегда буду рядом. Не сомневайся — всегда буду рядом...
Когда я учился в шестом классе, он взял меня на тренировку по дзюдо, начал заниматься. Мы тренировались до изнеможения, часами не уходя из спортзала. И уже через месяц я выиграл республиканские соревнования по дзюдо среди юношей. Видели бы вы, как сияли глаза Куанча! Он радовался даже больше, чем я. Он крепко, по-мужски пожал мою руку. Память не сохранила слова, которые он произнес, да и не любил он хвалить меня в лицо. А вот родителям, своим друзьям говорил о моих новых успехах. Он перетянул меня в Ленинград, где я поступил в лесотехническую академию, продолжал заниматься спортом. Не столь велики мои успехи — я мастер спорта по дзюдо, выигрывал чемпионаты Ленинграда, Вооруженных сил, ряд других достаточно крупных турниров, но в каждом из них есть и немалая доля куанчевского труда, его заботы и внимания. Он воспринимал эти победы, как свои. Помню, как с друзьями они отмечали день рождения Давида, когда пришел я, только что выигравший какие-то соревнования, с увесистой медалью на груди. Как вскочил брат, как закружился, как блестели его глаза, а лицо светилось нежной улыбкой...
Он видел меня чемпионом мира, не меньше, но судьба распорядилась по-другому. Горе пришло в нашу семью — неожиданно, в расцвете сил, ушел из жизни отец — человек твердый, мужественный. Мне пришлось после армии вернуться домой — семья нуждалась в том, чтобы кто-то из мужчин был рядом...
Слово Куанча было для меня законом. Как я любил его! Не хочу обидеть никого из близких, но его я буквально боготворил, любил больше всех. Пытался ему подражать во всем — в отношении к родным, во взаимоотношениях с людьми, в поступках, даже в одежде. Это было совсем непросто, особенно когда речь шла о достоинстве, скромности Куанча. Вспоминается такой эпизод. Бизнес его развивался столь успешно, что появилась возможность приобретать самые дорогие иномарки. Так он купил джип «Ламборджини» — великолепную машину, вид которой притягивал взгляды сотен людей. Тем более что такой машины в Нальчике еще пи у кого не было. И вот он выехал на ней, по дороге остановился у дома одного из друзей, зашел в гости. И вдруг звонит мне, спрашивает, где я нахожусь, узнай, что поблизости, предлагает срочно приехать к нему. Еду, недоумевая, что могло случиться, вижу его машину, буквально облепленную множеством зевак. Захожу в дом, а Куанч мне протягивает ключи и говорит: «Джип твой, езжай домой». Оказывается, его так смутили люди, что он посчитал неудобным выйти и сесть в машину, вызвавшую такой интерес и зависть. Впоследствии он в редчайших случаях садился за руль «Ламборджини», да и то только тогда, когда выезжал вместе с семьей за город.
Музафар: И это была отнюдь не поза. Это было то самое уважительное отношение к людям, которое впиталось в его плоть и кровь с молоком матери. Да, он поднялся, заработал немалые деньги, авторитет, имя, но не стал пренебрежительнее относиться ни к кому, кто не добился столь значимых успехов, как он. Помнил, держал в памяти любую мелочь, любой маломальский поступок других по отношению к нему -- вплоть до того, кто и чем его угостил, подвез, дал какую-то деталь для велосипеда, сказал приятное слово. На проявленное добро отвечал сторицей. Любил собрать белореченских ребят после рабочего дня, сажал их — в рабочей одежде, после фермы или трактора — в свою машину и вез на дачу или в ресторан. Кормил, разговаривал, радовался их общению.
Хусей: А они отвечали ему тем же. В Лас-Вегасе у меня произошла удивительная встреча. Владелец гостиницы, принимая документы, внимательно вгляделся в мое лицо, а потом спросил, какое я имею отношение к Куанчу. Когда услышал о нашем кровном родстве, обрадовался. Его соплеменники из армянской диаспоры накрыли удивительный стол, за которым много и тепло говорили о Куанче, спрашивали, почему он не приезжает, мы его ждем. Мне было так приятно, так тепло и счастливо — я был горд за брата, за родство с ним, за то, что он есть.
Музафар: Действительно, относился он к нам удивительно. Как-то я серьезно заболел, лежал в прямом смысле пластом трое суток. Так Куанч не отходил от меня ни на мгновенье — постоянно был рядом, отключил мобильный телефон и занялся своими делами лишь после того, как я пошел на поправку.
Был он человеком добрым, никогда не принимал решений, обижавших людей. Но становился достаточно жестким, если речь шла об отстаивании своих позиций, убеждений. А тогда, в начале девяностых, достаточно было лишь раз проявить слабинку, мягкотелость в принципиальных вопросах, и все могло повернуться совсем по-другому. Само время выдвинуло его на место человека определяющего, без всякого преувеличения, ход истории. И произошло это благодаря его непререкаемому авторитету. Когда принимались судьбоносные для республики решения, когда шла речь о реальном расколе между двумя титульными народами, я, находящийся рядом, видел, как он был тверд и непреклонен. Он, только что проделавший многие тысячи километров, чтобы успеть до начала съезда, могущего завести Кабардино-Балкарию в никуда, забрал текст доклада, который должен был быть озвучен уже завтра. Прочитал его и сказал: «А что дальше? Столкновения, дележка, кровь? Зачем нужен доклад, провоцирующий все это?». А на недоуменный возглас, что без доклада съезд нельзя проводить, ответил: «Вот и не надо!». Все это быстро и просто на словах, а на самом деле каких огромных, невероятных усилий стоило Куанчу разрядить ситуацию, выпустить, да еще без последствий, нар из кувшина националистических амбиций. Естественно, ие только одного его в этом заслуга, но она весома и неоценима. Самое главное, что он сделал это очень деликатно, дипломатично, никого не унизив, не обидив, не растоптав в пылу спора ничьего достоинства. А ведь речь шла о судьбе парода, и при решении подобных вопросов, на взгляд некоторых политиков, любые средства и методы хороши. Для них, но не для Куанча. Он всегда, в любой ситуации уважал людей. И люди уважали его.
В последние годы его очень волновала судьба Приэльбрусья. Он печалился, что так нерационально используется этот удивительнейший уголок, что страдает экология, медленно развивается туристическая сфера, что люди, обладающие невиданным природным богатством, живут недостойно, в нищете и постоянной заботе о хлебе насущном. Он ездил в разные страны, изучая, как функционируют лучшие курорты мира, что надо сделать в первую очередь. Он встречался с бизнесменами, заключал взаимовыгодные договора, заинтересовывал инвесторов... И уже пошли первые подвижки, появились реальные результаты — стала возводиться новая канатная дорога па Эльбрус. Он так много затеял, так о многом мечтал. Но самое главное, все это было не прожектерство, а реальное дело, плоды которого должны были появиться... По потом случился тот черный мартовский день...
Хусей: Мне позвонили в четыре часа утра и сказали, что с Куанчем случилась беда. Я выехал тут же и все время твердил сам себе, что все образуется, что самое худшее не произошло, раз не сказали о гибели, значит, шанс есть, Куанч жив. Я сам себя успокаивал, а сердце разрывала боль, а тело била не стихающая ни на мгновение дрожь. И я в глубине души понимал, что брата больше нет. Да, я знал, что это так, но боялся признаться сам себе.
Когда подъехали, свет фар выхватил из темноты его машину и радостно-пронзительная, но в то же время обжигающая мысль: «Раз машина цела, значит, он жив, есть шанс, что он жив». Сердце так билось, что я непроизвольно прижимал руки к груди, будучи уверен, что оно вот-вот выскочит наружу.
Куанч редко садился в чужие машины, тем более, не доверял никому руль. Я до сих пор корю себя за то, что не поехал с ним, что не был рядом. А вдруг,а если был бы, не произошло то, что произошло... Знаю, что у времени нет сослагательного наклонения, и все равно мучаю себя этими предположениями. Так хочется уцепиться за эту маленькую языковую частицу и вернуть все назад. На один шаг от моста, на одну секунду от того резкого поворота. На миг, на шаг, на жизнь...
Меня держали, не подпускали к мосту, боялись, что я кинусь вниз. Надежда еще оставалась. Но я знал, что уже все, что Куанча больше нет, что из нашей жизни он — живой, теплый, улыбчивый, светлый — ушел навсегда. И боль разрывала тело, неумолкаемым молотом громыхало в ушах. А потом я внезапно ощутил, как все стихло — нет, не умолкли людские голоса, не прекратилось движение подъезжающих машин, которых становилось все больше и больше, которые запрудили дорогу на десятки метров, не прекратился плач и стенания женщин, среди которых билась моя сестричка Мадина, но все стихло. Пришло осознание: мы потеряли брата.
Брат, который был совсем рядом, за парапетом изуродованного моста, в теснине черекской, в ледяной и бесчувственной воде, такой спасительной в жаркий полдень и такой безжалостной к затянутым в ее бездонный омут, уходил. Уходил навсегда. Душа его, смертельно раненная, в эти мгновения, возможно, еще металась меж людьми, неосязаемая для них, еще билась о скальный выступ... Как орел, никогда не знавший неволи, рожденный в свободе, не знавший пут окольцовывания, бился и не находил выхода. Только вверх, только в небо, только в бесконечную вечность.
Светало. Рассвет — сырой, промозглый — выхватывал у темноты одно за другим лица друзей, родных, товарищей, знакомых и незнакомых людей. Большинство из них были почерневшими от копоти — ведь в эту ночь жгли, пытаясь осветить трагедию, все, что попадалось под руки, снимали с себя одежду. Но потом я понял, что это была не сажа — лица людские почернели от боли и горя.
Кто, с какими словами подходил ко мне, не знаю. Мужчины не должны плакать, я помнил слова брата, но слезы сами застилали глаза пеленой неутешимого горя.
Я боялся за сестру, думал, что теперь будет с мамой. Пытался понят!), почему это произошло, кто виноват. Ведь тот мост не в первый раз принял на себя ответственность за человеческие жизни, за смерть людей. Но никто, отвечавший за его содержание, даже не подумал поставить ограничительный блок. Всего один блок, чтобы трагедия больше не повторилась. Если бы мост был огорожен... Если бы с ним поехал я... Если бы...
Музафар: Часто думаю о том, кем был для нас всех Куанч? Для родных и близких, для балкарского народа? И вижу ответ таким. Он был надеждой. Он вселял уверенность. Уверенность, что можно жить достойно, что настоящее надо обязательно улучшать, а будущее — чистое и светлое — приближать делами своими. Трепетно отношение к его имени, его памяти. Наша боль стала болью людей. И это налагает особую ответственность. Не только за род свой. За тех, кто ему верил, кто на него надеялся, кто связывал с ним свои надежды. Шаг за шагом я, все мы пытаемся в своих поступках соответствовать ему. Мы стараемся помогать людям, смотреть им в лица так, как смотрел Куанч.
Хусей: ...Как-то летом я оказался в одном из ущелий, по тропам которого совсем недавно ходил брат мой. В какое-то из мгновений мне показалось, что я даже уловил шорох его шагов, дыхание за спиной. Обернулся — никого. Только неумолчный посвист цикад да глухой шум речки далеко внизу. И бездонное-бездонное небо с парящим орлом. Орел накручивал круг за кругом, словно пытался увидеть что-то там, внизу, на земле, по которой я шел. Я глядел на него, и из уст моих сам собой раздался крик: «Куанч!».
Долетел ли он до орла, услышало ли его небо...
Кого я звал? Брата, который не услышит? Радость, которая не вернется? Боль отгонял, которую не затушить и не облегчить?
Есть у меня одно желание — установить на месте ухода Куанча памятник. Каким ему быть? Не знаю... Но не таким, какие мы привыкли видеть на погосте. Видится мне орел, выбитый на скале. Пытающийся взлететь, оторваться от нее, взмыть в небо, паря там, где была его стихия...

Телеграммы соболезнования по случаю трагической гибели Куанча Бабаева прислали:

Бывший первый секретарь Северо-Осетинского обкома партии Кабалоев Биляр Емазаевич;

Депутаты Государственной Думы Федерального Собрания
Российской Федерации Михаил Залиханов и Заурби Нахушев;

Заместитель председателя Комитета по бюджету Совета
Федерации Мухарби Ульбашев;

Постоянный представитель при Президенте Российской
Федерации Мухамед Шогенов;

-Коллектив республиканской организации инвалидов
«Вершина», а также многие другие организации и отдельные лица.

Вместо послесловия

ГЕРОЙ УХОДЯЩЕГО И ЛЕГЕНДА БУДУЩЕГО...

...Было бы грубым упрощением утверждать, что Куанч был человеком без недостатков, который интересы общества всегда ставил превыше своих. Правдой будет то, что он был и остается личностью, сделавшей себя вполне самостоятельно. Конечно, его опорой с раннего детства была семья, любовь близких и их вера в его будущий успех. Его, Куанча, спортивное стремление быть первым, хорошее экономическое образование и умение организовать бизнес сделали его состоятельным человеком. Но не сделали черствым, заносчивым и самовлюбленным тираном. Он не позабыл среди прочего этических принципов своего народа, о благе которого не только рассуждал, изучая возможности горнолыжных курортов Европы. Он каждодневно помогал учиться, становиться на ноги многим молодым людям, что в перспективе сулило расширение слоя деятельных и профессионально подготовленных личностей, готовых интеллектуально, материально и нравственно вкладываться в прогрессивные изменения. На это Куанч не жалел ни сил, ни личного времени, ни финансовых средств. Подтянуть качество жизни населения Кабардино-Балкарии к европейским планкам, используя природно-климатические ресурсы республики и трудолюбие ее жителей, - вот то, о чем он мечтал, во что вкладывался и к чему приглашал всех, кто с ним общался.
Он торопился жить, наполняя каждый день трудами, заботами и проблемами знакомых и незнакомых людей, любовью к сыновьям и близким. Мало кто задумывался и беспокоился об источнике его душевных трат - щедрость Куанча казалась бесконечной, а молодость - залогом на десятилетия вперед быть необходимым и полезным всем, кто в этом нуждался. Порой он делал такое, что не под силу человеческим возможностям, но его желание помочь побеждало реальность. Случилось так, что вечером к нему пришли двое убитых горем посетителей -жена и муж. Их ребенок смертельно болен, нетранспортабелен, ему нужна была срочная операция. Речь шла даже не о днях, а часах. Подобные же операции в стране делал только один из московских врачей, научное светило.
Куанч, не раздумывая, стал звонить в Москву, искать через знакомых этого профессора. Здесь выяснилось, что москвич буквально через день-другой выезжает на симпозиум, где он основной докладчик. Естественно, врач отказался, об этом сказали Куанчу. Тот предложил большие деньги, лишь бы профессор смог прилететь хотя бы на день в Нальчик. Снова последовал отказ, мотивированный именно фактом проведения симпозиума.
Друг Куанча, ведший эти переговоры, сказал, что ничего сделать нельзя. Куанч в сердцах бросил трубку на пол. Надо было видеть, как он нервно ходил по комнате, закуривал одну сигарету за другой. Одна из сестер пыталась успокоить его: «Брат, ты же сделал все, что мог. Этим людям нельзя помочь». «Им надо помочь, - ответил Куанч, - им обязательно надо помочь, ведь речь идет о жизни ребенка».
Он снова взял трубку и сказал своему другу жесткие слова: «Я не знаю, что ты будешь делать, но профессор должен быть завтра в Нальчике».
Диалог между сестрой и братом продолжился. «Разве можно так? - сказала она, - Аллах накажет за подобную жесткость». «Давай вначале спасем ребенка, а потом будем просить прощения у Аллаха», - ответил брат.

У этой истории счастливый конец. Профессор прилетел в Нальчик, сделал успешную операцию и даже - это известно -успел на свой симпозиум. А мальчик уже подрос и знает, чем он навсегда обязан Куанчу Бабаеву.
...Жизнь шла своим чередом, когда мартовская вода Черека накрыла его машину и не выпустила живым. Это особая тема, как пытались спасти Куанча, какие отчаянные, нечеловеческие попытки предпринимали десятки людей, чтобы вернуть его к жизни.
...Начало одиннадцатого ночи, отзвучали музыкальные аккорды, Куанч, еще разгоряченный от танца, после короткого разговора с друзьями садится, но не в свою машину; трогается. Вслед за ним другие. Дорога была настолько скользкой, что в свете фар отблескивала как стекло. Сразу за скалой машину, еще не набравшую скорость, повело вправо... Удар о мост, хлипкая ограда не выдерживает, автомобиль уходит в пропасть... Друзья пытаются что-то увидеть в кромешной темноте. Ни звука, ни огонька, только горная речка шумит.
Так как спуститься у моста вниз оказалось невозможно, двое парней бегут вверх по дороге, прыгают в одежде в ледяную воду, плывут к месту падения. По крикам определив, что они у моста, находят узкий скалистый выступ, держа поочередно один другого за ноги (по-другому нельзя - течение тут же унесет), пытаются увидеть хоть что-нибудь в черной водяной бездне. Бесполезно...
Сверху начинают сбрасывать облитые бензином горящие свитера, дубленки, другую одежду. В отблеске пламени как будто удается разглядеть где-то далеко-далеко в глубине белое пятно...
Сверху спустили трос - в одной из машин оказалась лебедка, но зацепить автомобиль не удалось. В первом часу ночи находившихся внизу ребят подняли наверх. К этому времени подъехали пожарники, утром привезли водолазов...
Если в момент трагедии у моста было пять-шесть машин, то скаждым часом их количество вырастало в геометрической прогрессии - все проезжавшие считали своим долгом остаться. Многие спускались вниз по течению реки, смотрели по сторонам, кричали родное имя. Люди переживали, горевали и надеялись: Куанч обязательно должен выбраться, Куанч выберется, на то он и Куанч...
Буквально в нескольких шагах от этого места находится Голубое озеро, где однажды с друзьями отдыхал Куанч. Ему рассказали, что чабан из Верхней Балкарии достал орленка из гнезда и хочет продать его туристам. Куанч выкупил птенца и поселил во дворе своего дома в Белой Речке. Орел подрос. Летал он на веревке, которую держал кто-то из мужчин. И как-то Куанч стал свидетелем этих полетов. Естественно, что он обрубил веревку - орел может жить в небе, а не в гараже, он должен выполнять свою природную миссию, а не удовлетворять прихоть земного и случайного своего хозяина. Так или не так думал Куанч, но поступил правильно, вернув птице свободу. Говорят, в день похорон орел кружил над осиротевшим двором, но людям было не до него и не до мистических объяснений этого явления.
Куанч жил земной, социальной и общественной, реальностью, был разным в разное время своего взросления, возмужания и зрелости. Он менялся, потому что расширялись его личные горизонты видения и понимания жизни, мира, человека. Конечно, он мог стать кем угодно, если бы этого сильно захотел. Он заслужил уважение и любовь народа, а выше этого ничего нет. И, как образно сказал Суфьян Калибатов, без него народ не полный.
Куанч стал героем уходящего и легендой будущего времени.
Радости и надежде, заключенным в его имени, предстоит жить столько же, сколько и самому его народу.

В течение долгого времени я наблюдал за этим удивительным человеком, сделавшим целью своей жизни активную, повседневную помощь людям. Он помогал профессиональному ансамблю «Балкария», драматическому театру им. Кайсына Кулиева, артистам – в поездках на гастроли; он оказывал материальную помощь пожилым и немощным, молодым спортсменам, дабы проявились их способности; он строил мечети…
Мне давно хотелось сделать ему подарок – стихотворение, посвященное Куанчу и включенное в очередную мою книгу. Книга вышла, я собирался преподнести ее Куанчу. Но пришла беда. 25 марта 2003 года он погиб в автокатастрофе. Этот день стал днем скорби не только для всех балкарцев, живущих в России и за ее пределами, но и для всех, кто в той или иной мере знал Куанча Бабаева. Концерт, подготовленный ко Дню возрождения балкарского народа, был отложен. Отменили свои выступления певцы, танцоры, музыканты…
Мне рассказывали, что накануне один из друзей Куанча задал ему вопрос:
– Как будем отмечать 28 марта?
– А что ожидается 28-го? – спросил Куанч.
– День возрождения... – начал было приятель, но умолк, увидев, как изменилось лицо его товарища.
Куанч был предельно серьезен:
– Эти трагические тринадцать лет высылки до сих пор сказываются на нашем народе. Вот когда боль будет не столь острой, тогда и будем отмечать.
Куанч некоторое время помолчал, потом взглянул на собеседника: не обиделся ли, и добавил:
– До 28-го еще надо дожить...
Вот что лежит в основе моего стихотворного цикла, открывает который то самое, мое первое стихотворение.

Салих Гуртуев

 

 

 

На письменном столе бумаги чистой стопка,
А я смотрю в окно, пера замедлив бег:
Мне Азию сейчас, с ее горами хлопка, –
Но мягче и белей, – напоминает снег.

Над Белой речкой снег, над нашими горами,
Спокойствие несет, уют и чистоту.
Душа моя светла, возвышенна, как в храме, –
Вот это и хочу я передать листу.

Он тоже бел и чист, и, как следов цепочка,
Легла на нем строка, за ней другая вслед.
Какой у слова вес, на сколько тянет строчка?
Увы, таких весов на белом свете нет...

Однако же душа не ошибется в слове,
Ее согреет стих, рожден в другой душе,
Воспитан добротой, для всех звучащий внове,
Когда убережен от пошлости клише.

Я записал слова, что в тишине звучали,
Они, как этот снег, принесший их, тихи.
Да обойдут тебя разлуки и печали, –
Тебе, Куанч, хочу я посвятить стихи.

Стихам подвластно все: внезапно обнаружу
Я деву, что спешит с кувшином за водой.
Ты пристыди, Куанч, наглеющую стужу,
Чтоб не остыть мечте в груди у молодой...

Я знаю, ты всегда оказывался рядом
С тем, кто познал нужду, иль горе, иль недуг.
Ни малых, ни больших не упускал ты взглядом,
Не обносил рукой, и незнакомым – друг.

У жизни, что ни день, то новый бедолага
В жестоких жерновах... и будущее ты
Предвидя, понимал: и мудрость, и отвага
Ничто, когда идут вперед без доброты.

Я вырос без отца, я путь терял из виду,
И жизнь казалась мне мостками без перил...
Но добрым словом твой отец снимал обиду,
Надежду возвращал, и радость мне дарил.

Бежит река, бурлит, в ней дерзких сил излишек,
Она усилит мощь морских обширных вод.
Кто с детства опекал сестренок и братишек,
Полезным может стать и для тебя, народ.

Да, мы живем в горах, но разве верхоглядство? –
Обдуманная мысль шлет к языку гонца:
«Не бедность, – говорят в народе, – а богатство
Трудней перенести, не потеряв лица!»

«Что бедному отдал, к тебе вернется кратно» –
Добавлю я слова великого Шота.
Меж тем как от окна мой взгляд спешит обратно,
К исчерканной вконец поверхности листа.

Я слов, что твой отец сказал, не забываю,–
За доброту его признательность прими.
Ты верный выбрал путь – служить родному краю.
Да будешь ты всегда благословлен людьми!

2002, январь

 

Казалось бы – март, первый месяц весны,
Надежды, согретые первым теплом...
Но сколько доставил он мук – без вины –
В недавнем, еще не остывшем былом.

Март сорок четвертого был словно сель:
Безжалостный, бешеный черный поток –
Вагон за вагоном, от отчих земель,
Не камни, но целый народ – на восток...

Мне кажется, зло затаил в себе март.
Порою, – хотим мы того, не хотим, –
Покажет, впадая в безумный азарт,
Свой нрав, что по-прежнему неукротим.

Он одного из лучших в этот раз,
Не знавшего, что все дела – в итоге,
Холодным блеском беспощадных глаз
Сопровождал на гибельной дороге.

Был самый час проклюнуться траве,
Час – путнику искать себе ночлега...
Вдруг ночь – темней одежды на вдове –
Седою стала в круговерти снега.

Машину хлопья мерзлые секут,
Дорога – что тропинка среди чащи...
Все завершилось в несколько секунд –
Паденьем с высоты в поток бурлящий.

Обуглился листок календаря,
Где – «март» и «25»; стал общей болью.
И радостными оказались зря
Приготовленья к доброму застолью.

Поблекли краски праздничных афиш,
И люстры не зажглись в концертных залах.
Где смех звучал, там горестная тишь,
В домах тоскливо, как в глухих подвалах.

Едят колючий снег его друзья,
Не хлеб, но снег, – поверив Гиппократу .
И все еще бессильна мысль моя,
Чтоб осознать подобную утрату.

Я понимаю: надо пережить,
Перетерпеть, найти хотя бы лучик
В холодных днях... Но что терпенье, – нить,
И я ропщу: «Судьба, ты самых лучших

У жизни забираешь. Почему?!
Ты от огня завистников проворных,
Когда уже все выходы в дыму,
Сама его спасала... Ныне – в черных

И ледяных волнах не помогла...
Ну как, скажи, понять твои дела!»

Так говорят: храбрец не успевает
Всю чашу жизни осушить, до дна.
Да и в степи ровнехонькой, бывает,
Что кочка с ног сбивает скакуна.

Звезда чем ярче, тем быстрей сгорает...
Земля (уже другие говорят),
Которую вовек не попирает
Конь храбреца, – не станет в славный ряд.

А если так, зачем судьбы десница
Такому парню – скорый приговор,
Заставив почернеть от горя лица,
Свела с ума и маму, и сестер?..

В весенний день дурачится зима, –
Судить природу за ее метанья,
Итог которым – черная кайма?..
Но снег был чистым, как его мечтанья.

И у друзей его обиды нет
На белый снег и на поспешность века:
Таким уж был устроен этот свет...
А снег – он как рожденье человека,

Так до сих пор в народе говорят.
Снег – словно жизни первая страница,
Где каждый знак – знаменье, – чист и свят,
И что на ней написано – случится...

Сегодня и обиды меж людьми
Забыты: горе многих помирило...
Смерть, как сказал однажды Низами,
Деяний человеческих мерило.

Он с малых лет держал свою звезду
На высоте и радовал делами,
И нет нужды считать их череду, –
Благое не забудется меж нами,

Потомкам передастся, как пример,
И в памяти останется народа.
И красота, и простота манер,
И острый ум, и мудрость год от года...

Его готовность каждому помочь –
В безжалостный наш век – подобна чуду.
Когда б не эта мартовская ночь,
Пригнавшая февральскую остуду;

Когда бы не губительный предел,
Прочерченный неумолимым роком,
Сколь много б совершил он добрых дел, –
Без шума, скромно, словно ненароком...

На сонной глади Голубых озер –
Порывом с гор – широкие разводы.
Аллах да обратит свой отчий взор
На тех парней, что в вихре непогоды

Бросались в оглушающий поток,
Густой от снега. Что им знать о страхе, –
В них кровь бурлила, словно кипяток.
Летели вниз зажженные рубахи,

Людей, что собрались на берегу.
Пылающая ткань – обрывки света,
Как всполохи отчаянья в мозгу,
Уставшем в тщетных поисках ответа...

Что делать, – март по-прежнему суров,
И нас он почему-то выделяет.
Друзей Куанча, тысячей костров
В ту ночь пылавших, боль не оставляет.

А у родных, у братьев и сестер
Глаза – незаживающие раны.
Беды незатухающий костер
Не смогут погасить и ураганы.

На скорбные кладбищенские склоны,
Клубясь и пряча взоры от людей,
Восходит горе, – так, пройдя заслоны,
Глядит на дело рук своих злодей.

Считает опечаленные лица, –
Людей здесь больше, чем в иной сезон
Травинок собирает косовица.
А на увалах – черные, без крон,

Сошлись дубы, чтоб тихие молитвы
Бессолнечному небу вознести.
Три дня лицо небес не знало бритвы
И бородой успело обрасти.

На третий день, уже к его исходу
Стряхнули небеса остатки туч.
И, посулив хорошую погоду,
Дал контур склонам предзакатный луч.

И людям показалось это взглядом
Ушедшего Куанча, – теплый свет
Вселился в души тех, кто был с ним рядом,
И помощь получая и совет...

Когда б существовал такой обычай –
У смерти на поруки друга брать,
Она бы не спешила за добычей,
Она б не торопила умирать.

Тогда бы и Балкарское ущелье
Не ведало испарины стыда,
За то, что унесла от нас веселье
По дну его бегущая вода.

Река вернула всех, спасавших друга,
Пресытилась, наверное, одним,
Могучим и не ведавшим испуга,
Чей образ мы в легендах сохраним.

Судьба, ты вновь подвергла испытанью
Мой гордый, малочисленный народ.
Отдавши дань опале и скитанью,
Сполна вкусил он от твоих щедрот.

Теперь ты напустила злые сели
На наши села, словно свору псов.
Заплачет ли ребенок в колыбели –
В домах тревожный отклик голосов.

«Смерть – на плече, мечта – на горной круче...»
Он мог у пролетавшего орла
Перо сорвать... Но снеговые тучи
Судьба его рассеять не смогла.

Не развела трагических мгновений,
Не высветлила роковую мглу...
Как жалобно звучал призыв олений
С опушки леса – спящему селу.

Ночь, в марте подменившая погоду,
Должно быть, ты до крайности «горда»,
Что мать его смотреть в речную воду
И пить ее не станет никогда.

А как его вдове забыть про зиму,
Что март в родные заманил края.
Как ей сказать Солтану, Ибрагиму? –
Когда чуть повзрослеют сыновья.

Не надо посылать проклятья веку,
Судьбе – какая выпала, – пенять.
Снег не бранить, прощенье дать Череку,
Да и друзей не стоит обвинять.

Пусть его дети вырастут такими,
Как если бы отец их воспитал.
Удача да пребудет всюду с ними,
Пусть то свершат, о чем он лишь мечтал!

...Веселья не хватает нынче сборам:
На всем как будто тяжкая печать,
И будут ездить к Голубым озерам,
Друзья – чтоб о Куанче помолчать...

25-28 марта 2003 г.
Перевел с балкарского Ладомир Местич

Вот уже год, как ушел из жизни Куанч Бабаев. Его трагическая гибель стала настоящим потрясением не только для родных и близких. Тысячи людей из ближних и дальних мест съехались тогда, чтобы отдать последнюю дань уважения этому незаурядному человеку. Человеку, одаренному многогранным талантом и большой жизненной силой. Всех их объединяла редкая в наше время, настоящая, неподдельная скорбь. После похорон на душе осталось горькое чувство досады. Досады на то, что нельзя повернуть колесо жизни чуточку вспять и изменить в ней всего лишь один миг.

Мурат Калабеков

Звезда, как свеча

Над землей небосвод застыл.
В мире звезд одиноких не счесть.
Боже мой, что наделал ты,
Ниспослав эту горькую весть!

Не бывает дорог нескончаемых,
Все имеет последний предел.
В этом мире жестоком, отчаянном
Боги тоже творят беспредел.

Все нельзя знать, наверное.
Вдруг погасла звезда, как свеча.
Ах, друзья, братья верные,
Как в сердцах ваших боль горяча!

Почему жизнь не делится поровну-
Никогда мы понять не могли.
Пролетели над городом вороны,
Черным саваном в поле легли.

Много верст перемеряно
От своих до чужих берегов.
Но любовь не потеряна
К краю вечных, высоких снегов.

Все мы ввысь подались в блага царствие,
Где на солнце звенит белый лед.
Ах, зачем ты вернулся из странствия
Совершить свой последний полет.

Облака опускаются
Белым пухом на черный утес.
Где-то там обрывается
След извилистый быстрых колес…

А внизу – не знакома с закатами,
Век не видя рассвет голубой,
Катит волны река перекатами,
Унося нашу Радость с собой.

На погост сводят улицы
Представителей всяких окрест.
Стали в рост – не протиснуться –
Люди важные; чтя твою честь.

А в сторонке, в дорожной проталине.
Грустно глядя на тающий снег,
Все твердил паренек опечаленный:
«Ах, какой это был человек!»

Кто любил, пусть не кается,
Каплей радости пусть дорожит.
Ну, а жизнь продолжается-
Надо верить, надеяться, жить.

И в высоком дому белокаменном
Юный смех, словно трель соловья,
Согревая собой сердце мамино,
Подрастают твои сыновья.

Над землей небосвод застыл.
В мире звезд одиноких не счесть.
Боже мой, что наделал ты,
Ниспослав эту горькую весть.

А земля все по-прежнему вертится.
Солнце, ветер и звезды в строю.
Хорошо будет тем, кому встретится
Твое чистое сердце в раю.

Советская молодежь, 25 марта 2004 г.

Судьба газетной строкой

Воин – мастер спорта

Родители, чьи дети служат в рядах Советской Армии, каждый день с нетерпением ждут почтальона с надеждой, что он принесет письмо от сына. Провожая в Армию каждая мать, каждый отец дают добрые напутствия «Служи Отчизне, будь среди лучших» и пожелания скорейшего возвращения.
Конечно, Хамит Бабаев и его жена Чабий ждали от сына Куанча добрых вестей. Еще до армии он успешно окончил курсы бухгалтеров; учебу совмещал с тренировками в спортивной секции. Принимал активное участие в соревнованиях по вольной борьбе и дзюдо, занимал призовые места. Буквально за неделю до призыва на Всесоюзных соревнованиях по дзюдо, посвященных памяти героя Советского Союза Ю. М. Довжаненко, которые проводились на Украине, выполнил норматив кандидата в мастера спорта.
Будучи в рядах Советской Армии Бабаев продолжал совершенствовать спортивное мастерство: он участвует в различных первенствах, проводимых в подразделениях Ленинградского военного округа, завоевывает призовые места, становится чемпионом. За успехи в спорте и воинской службе – а Куанч отличник боевой и политической подготовки – ему предоставляют внеочередной отпуск на родину. А до этого родителям было направлено письмо от командования. Есть в нем и такие строки: «Ваш сын воинский долг выполняет достойно, служит Отчизне отлично. Вы воспитали его в духе уважения к родной стране. Своим сыном Вы можете гордиться».
Так держать, Куанч!

М. Шаваева
Коммунизмге жол, 16 августа 1984 г.

Турнир памяти Куанча Бабаева

В бильярдном клубе «Терек» состоялся первый республиканский турнир, посвященный памяти Куанча Бабаева.
В планах инициатора и организатора, директора «Терека» Жантемира Хакулова – ежегодное проведение турниров в день рождения Куанча Бабаева, 7 ноября.
Главный приз – купленный на выделенные младшим братом Куанча Бабаева Хусейном 500 долларов телевизор – достался временно не работающему Асхату Глашеву. Второе место занял заместитель начальника 1-го ГОМ УВД Нальчика Султан Бекулов, третье – частный предприниматель Халим Биттиев. Они получили денежные премии и сувениры от спонсоров. Другой известный поклонник и любитель игры в бильярд – мэр города Нальчик Хазратали Бердов стал четвертым.
Как рассказывает Хакулов, в турнире участвовали 28 любителей бильярда со всей республики. Сначала решено было заказать афиши, но потом организаторы засомневались, что сама идея будет воспринята однозначно положительно: «Поэтому пришлось в частном порядке извещать всех любителей бильярда. Турнир прошел без всяких эксцессов. На подъездах к клубу от машин яблоку негде было упасть. Но при этом никакой суеты, толкотни не было. Даже те, кто, как я знал, отличаются в обычной жизни не всегда мирным нравом, вели себя достойно. Видно было по лицам, какой отпечаток накладывает на обстановку память об этом человеке».
Куанча Бабаева директор «Терека», по его словам, давно знал и уважал: «Он был постоянным посетителем нашего клуба и фанатом игры в бильярд. Когда «Терек» открылся, он очень обрадовался тому, что и в Нальчике наконец появилась возможность играть.
Официально мы турнир не регистрировали, потому что Федерации бильярда в КБР нет. В будущем, если возможности позволят, планируем придать ему официальный статус и не ограничивать пределами республики. Если не получится, турнир все равно будет проводиться, пока «Терек» будет работать».

А. Мечиев
Газета Юга, 20 ноября 2003 г.

Очередной этап чемпионатапрошел на Эльбрусе

Приэльбрусье вновь стало местом проведения очередного, на сей раз пятого этапа чемпионата России по горным лыжам. В соревнованиях участвовали 47 спортсменов, представлявших семь команд из различных регионов страны. Это моковские коллективы «Клуб Тягачева» и СК «А-2», «Столица» (Московская область), «Арктика» (г. Мончегорск), «Елизово» (Камчатская область), «Урал» (Свердловская область) и команда Кабардино-Балкарии, честь которой защищали воспитанники Эльбрусской горнолыжной школы.
Соревнования проходили на склоне горы Эльбрус на весьма приличной высоте. Последнее обстоятельство прибавило организаторам немало хлопот при прокладке и обустройстве трассы, но с этой задачей они справились с честью. Осматривающий накануне полотно трассы один из представителей Международной федерации горнолыжного спорта – немец Андреас Фишер дал ей хорошую оценку.
В течение пяти дней состязались за лично-командное первенство участники соревнований. В итоге первое общекомандное место занял «Клуб Тягачева», второе –«Урал», третье – СК «А-2».
Торжественное закрытие соревнований состоялось субботу в кинозале тургостиницы «Чегет». Началось оно с печальной ноты. Участники и гости почтили память бывшего президента Федерации горнолыжного спорта и сноуборда КБР Куанча Бабаева, безвременно ушедшего из жизни в прошлом году. Он, кстати, и был инициатором проведения этапов первенства страны в нашей республики.
Участников чемпионата тепло поздравили: член Совета Федерации РФ Александр Суворов, официальные организаторы данного этапа соревнований в лице председателя Госкомспорта КБР, олимпийского чемпиона Мурата Карданова, генерального директора «Русской горнолыжной школы» Александра Филатова (г. Москва) и генерального директора ОАО «Эльбрустурист» Курмана Соттаева, а также новый президент республиканской Федерации горнолыжного спорта сноуборда Узеир Курданов, президент национальной горнолыжной Лиги России, председатель тренерского совета Федерации горнолыжного спорта и сноуборда страны Сергей Назаров. Они вручили победителям и призерам этого этапа соревнований призы и подарки.

Ж. Хаджиев
Кабардино-Балкарская правда, 21 января 2004 г.

ЖЫРГЪА ТИЙИНШЛИ,
КЮЙЛЕ АЙТДЫРДЫНГ...

Жаз башы жабалакъ — ёчюлген умутла,
Къар къатыш жауун жауады.
Малкъар жамауат, анасын улута,
Аяулу жашын жерге салады.

Къадама ташыча кертилей турдунг,
Халкъынга жарадынг, къарадынг.
Жыргьа тийиншли, кюйле айтдырдынг,
Замансыз юзюлюп къадарынг.

Къартха умут бердинг, жашха — къанатла,
Ёксюзню ёкюлю болалдынг.
Арсарлы дунияда ауара болмай,
Телюге тюз жолну табалдынг.

Тенглеринг жашлагъа "Къууанч" атарла,
Къарындашларынг жашарла эзилип,
Эгечлеринг да сабырлыкъ тапмай,
Жюрек къыллары юзюлюп.

Тал чыбыкълай ийилди Лейла ызынгдан,
Бир атлай, сора абына.
Аны тёзюмю сабырлыкъ салыр
Жууукъну-тенгни барына.

Къууанч кетди, ачыу да кетер,
Жюрекледе къаллыкъ жарсыуду.
Сенича жашны жаратылгьаны
Бу жарты дунияда асыуду.

Жаз башы жабалакъ узакъ созулду,
Кёк да, жер да айта дауунгу.
О нечик аламат дуния бузулду,
Битеу халкъ этед жиляуунгу.

Биттирланы Тамара

 

 

КЪУУАНЧХА

Мадар жокъду табийгьатны кючюне,
Ким билялыр келир кюнюн, ажалын!
Жилямугъум сыйынмайды кёзюме,
Жаным кюед сени къатыш, Малкъарым!

Онглу, онгсуз айырмагьан ёлюмге,
Башхасы жокъ кимни жанын алыргъа!
Нек келед да ёлюм терк-терк игиге,
Ант этгенча халкъгъа жара салыргъа.

Кёп къыйынлыкъ кёрюп келген, Малкъарым!
Табылырмы энди себеп жанынга!
Бу къыйынлыкъ келсин сени жауунга,
Ёткюр жашынг- жюрегинги жубанчы,
Замансызлай кетди сени Къууанчынг!

Кетди, къоюп кюнюбюзню палахха,
Бек керекли болуп къалды Аллахха!
Уста жюзген, уста элтген кемени,
Къалай къалдынг, тасмы этдинг эсинги.
Чыгъаралмай черек суудан кесинги!

Миллетинги къууанч кюнюн кёрюучю,
«Суу», дегеннге жууурт айран бериучю.
Керек кюнде билек болгъан халкъынга,
Кимни къоюп кетдинг бизге орнунга.

Энди тууармы Минги тауда бир инсан
Миллетине сени кибик жарагъан,
Халкъы ючюн хазыр болгъан ёлюрге,
Тау миллетден аты чыкъгъан игиге?

Жашчыкъларынг ёксюз болуп къалдыла.
Жашауунгу Аллах къойсун алагъа.
Ахлуларынг сууукъ кёрге салдыла,
Тартынмайды бюгюн киши жиляргъа!

Сууукъ къабыр сени бизден айырды.
Атынг къалыр ёмюрлюкге миллетде,
Къыйынлыкъда бел бюкмеген, Малкъарым!
Таш юсюнде гюл ёсдюрген, Малкъарым!
Минги тауу буруу болсун ёлюкге,
Аллах берсин дайым насып кёрюрге.

Тамбийланы Къаспот,
Карачай-Черкесни халкъ артисти

 

 

ТАМЫРЛАРЫНГ ЧАКЪСЫНЛА

Танг аласында, билмей тургъанлай,
Бир ачы къуугъун келгенди:
Халкъ ийнагъы,тутуругъу,
Къууанч Кёпюрден кетип ёлгенди.

Не палах жолгъа чыкъгъаненг, Къууанч,
Баргьанынг санга жарашмай.
Бу бушуу сынагъан ананг,
Турурму акъылдан шашмай.

Биргенге айланнган тенглеринг,
Жиляп, къабырынгы къазалла...
Эгечлеринги бир бек таралтып,
Бачхычха салып баралла.

Жаз башы кюнде, жабалакъ жауа,
Тенглеринг къабыр къаздыла.
Кёзлери къыймай, жилямукъ тёге,
Сени къабыргъа салдыла.

Жалгьан дунияны къойдунг, Къууанч,
Сен кертисине жетгенсе.
Сюйген анангы, сабийлеринги,
Кимге аманат этгенсе?..

Жаннетледе игиле жаталла,
Жанынг алагъа тенг болсун.
Бу дунияда аз жашагъанса,
Анда уа жеринг кенг болсун.

Ана жиляу чырмау болад, дейле,
Артыкълыкъ этип турмасын.
Унутулмазлыкъ бушуу болгъанса,
Энди быллай ачыу болмасын.

Беш ариу терек ёсдюрдюнг, Чабий,
Кёгетлери халкъны бакъсынла
Замансыз ёчюлген Баш терекни
Тамырчыкълары чакъсынла.

Бёзюланы Ариука

 

ХАЛКЪНЫ ЖАРЫКЪ ЖУЛДУЗУ

Халкъыбызн ы ийнагъы,
Халкъыбызны къууанчы,
Миллет ючюн жан бериучю,
Бу жол бушуу салдынг ачы.

Таулу халкъны байрамы,
Уллу бушуугъа айланды.
Къууанчны ёлген хапары
Тангны аман бла атдырды.

Халкъ сыйыт-сарнау этеди
Замансыз кетген Къууанчына.
Жаш къатынынг тул къалгъанды,
Сабийинг бла къарнында.

Халкъынг ючюн жан бериучю,
Тюзню, терсни терк сюзюучю,
Бар тутушлада хорлаучу,
Ариу сёзю бла алдаучу.

Кесинге амал тапмадынг,
Сууукъ суудан чыгъалмадынг.
Жоюлдунг алай не ючюн,
Къайры кетди сени кючюнг?

Нёгерлеринг мудахдыла,
Тюйюлюпдюле къашлары.
О, не хадагъа этсинле,
Сагъыш бийлепди башларын.

Табийгъат кеси жиляйды,
Къууанч, бир сени ызынгдан.
Таула да, ёксюз къалгъанча,
Мудах къарайла узакъдан.

Жаш тёлюге юлгю болдунг,
Сен, жигитлени ёткюрю.
Ол дуниягъа жол болду,
Черек сууну бу кёпюрю.

Къарыусузгъа онг бериучю,
Мадар тапмадынг кесинге.
Бугъейледен акъгъан сууда
Не сагъыш келди эсинге?

Текуланы (Габоланы) Фатимат

 

КЕРТИЧИЛЕЙ КЪАЛГЪАНСА ЖЕРИНГЕ

Бабалагъа тууду улан,
Ахлу-жууукъ къууандыла.
Къалмайын болуп ыразы,
Анга Къууанч атадыла.

Кёкге, таугъа къууана,
Ёсдюнг туугъан элингде,
Кертичилей къалгъанса,
Ол бек сюйген жеринге.

Жюрек халаллыгъынг бла
Сюйдюрдюнг сен кесинги.
Халкъынгы жарсыуларына
Бура эдинг эсинги.

Баргъан эдинг,Къууанч, сен
Миллетинги байрамына.
Къайтмадынг, Къууанч, сен
Сау-саламат ананга.

Жилятдынг кёкню-жерни.
Эритдинг тауну, ташны.
Нёгерсиз къойдунг тенглеринги,
Мудах этдинг миллетинги.

Жангоразланы Малика

 

ИНЖИУ САЛДЫНГ AHA ЖЮРЕГИНЕ

О, нек алдынг аны бизден,Черек?
Ол бизге керек эди бегирек.
Жаш къауумну тута эди кимден да бек.
Туурабызда турлукъду сыфаты!

Халкъына намыс эте билген жаш,
Салынды къабырынгда къара сын таш...
Сабийлеге оноу эталмадынг,
Тууарыкъ жаннга ат бералмадынг!

Ана жюрегине инжиу салдынг,
Эгечлеринги ачы сарнатдынг.
Къарындашларынга сакъал ийдирдинг,
Тукъум къызлагъа къара кийдирдинг!

Ким къалды оноу этерча бизде?!
Тюзлюк къалыр энди тюзде?
Миллетин башсыз къоюп жоюлду!
Къурч къаланы къабыргъасы оюлду.

Санга къор болайыкъ, жаннетде жат!
Эсдеди Къууанч деген тулпар ат!

Османланы Зайнаф
26.03.2003